За несколько лет до миллениума

Увидев Хопер, я сразу вспомнил, что рожден казаком. Это кто-то ведет свой род по матери, у нас род всегда просчитывался через мужиков. Мать была с далекой Вологды, но отец был казачьих кровей, поэтому я мог смело считать себя принадлежащим к загадочному казачеству, которое вырубалось революцией, двумя войнами, но было неистребимо и колюче, как степной осот.

Хопер был не очень широк. Вода текла чистая, прозрачная, мы пили ее из пригоршни. Она казалась сладкой. Берег был в корявых плачущих ветлах, росших из мелкого речного песка. На отмелях били малька щуки и окуня. У противоположного, слегка обрывистого берега отрывисто брал язь, красивая сильная рыба, которая, к моему огорчению, рвала тонкую леску.

Именно на Хопре отец научил меня плавать. Учил он просто — отплывал на лодке от берега и бросал меня в воду. Я начинал барахтаться и тонуть, чувствуя под собой засасывающую, словно пасть сома, глубину. После нескольких неудачных попыток, нахлебавшись речной воды, я незаметно для себя поплыл. Так и плыву до сих пор потихоньку. Барахтаюсь, сопротивляясь течению. С тех самых пор понял для себя главное — не плыви по течению, всегда выгребай против него. Не будешь выгребать против течения, река жизни тебя унесет.

Несет меня река.

Когда-то все кончится. Каждая речка впадает в свое море. Куда-то впадет после смерти моя душа?

В этот год в клубе показывали кинофильм «Человек-амфибия». Прекрасные съемки под водой, до боли всем знакомый сюжет, только немножечко осовремененный. И Козаков Михаил в роли Педро Зуриты хорош, об Анастасии Вертинской я уже говорил. Сразу заговорили фразами из кинофильма. Помнится, фразу Бальтазара «Что вы, дон Педро, это я вам должен кучу денег!» использовали и в дело, и не в дело. Сразу же зажила своей жизнью, обретая приблатненные акценты, песенка про «морского дьявола». И пусть кораллы в кинофильме были пластмассовыми, пусть подводная лодка казалась почти фанерной, кинофильм мы приняли. И печального Коренева в роли Ихтиандра, и все остальное…

А вокруг Панфилово не было ни рек, ни озер. Только пруды с желтоватой от глины водой. Хотелось на море. Но оно было недоступным, как пионерский лагерь «Артек». Это считалось, что «Артек» — здравница детворы всего мира. Легче горбатому было выправить свой горб, чем ученикам из Панфиловской средней школы попасть в Артек. Для нас существовали пионерские лагеря на Дону. Правила в них царили строгие, распорядок дня соблюдался жестко, и больше всего в пионерлагере боялись, чтобы мы не утонули при купании. Поэтому купаться нас водили в специальный «малешник» — большую деревянную коробку с высокими бортами. После купания нас пересчитывали поштучно.

Мать в Панфилово работала буфетчицей в чайной, тут продавали водку на разлив и еще пиво, поэтому всегда было полно мужиков. В чайной стояли круглые столики на шатких ножках. На столы бесплатно подавался хлеб, соль, перец и горчица. Иногда мы набирали хлеба и горчицы и отправлялись компанией воровать селедку из коптильного цеха. В этом заключалось еще одно чудо природы — до ближайшего моря тысячи километров, но в Панфилово существовал коптильный цех, в котором коптили исключительно сельдь и скумбрию. И то, и другое отличалось высокими вкусовыми качествами и пользовалось спросом у населения. Половина населения скумбрию и селедку покупала в магазинах, вторая половина предпочитала есть эти морские продукты на халяву. Недостачи, впрочем, никогда не было, поэтому состояние равновесия поддерживалось всегда. А с ржаным хлебом и горчицей скумбрия и селедка очень вкусны. Или мы в то время вели здоровый образ жизни и не страдали отсутствием аппетита?

Иногда мы ходили на Панфиловскую хлебопекарню. Боже, какой вкусный хлеб там пекли! Нам давали горячие сайки, и мы ели еще дымящийся хлеб, похрустывая великолепной поджаристой корочкой. Вкуснее всего есть этот хлеб с холодным молоком, поднятым из погреба, я так и делал. Хлеб моего детства…