Лица бабушки Саши я совершенно не помню. Примус, на котором мы жарили ленивых карасей, которых ловили в близлежащем пруду, помню хорошо, зеленовато-красную с белыми проплешинами и удивительно пахучую землянику помню хорошо. Муравейник около тропинки, ведущей к речке Вологде, помню. А вот лица бабушки не помню. Помню, как бабушка Саша брезгливо щурилась на карасей и называла их лягушками. Рыбой назывались только те чешуйчатые скользкие существа, которые жили в проточной воде реки. Помню морщинистые щеки и седые волосы, а еще резиновые сапоги, в которых она ходила. От бабушки Саши в памяти осталось лишь ощущение старости.
Странная человеческая память — она выхватывает из прошлого второстепенные детали, оставляя в тени главное. Наверное, это происходит потому, что с второстепенными деталями легче философствовать. Мысль — это неуловимая серебряная уклейка в реке, блеснув, она исчезает.
До четвертого класса жизнь моя протекала без особых потрясений.
Я ходил в школу, играл с друзьями в мушкетеров, ездил на рыбалку, большей частью конечно же неудачно. И еще я читал. Жизнь того времени неразрывно была связана с книгой. О, благословенные детворой «Каллисто» и «Каллистяне» Г. Мартынова! И еще я открывал для себя «Путь на Амальтею» и «Страну Багровых туч» братьев Стругацких, холодную и прекрасную, как ювелирное изделие, «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова, в мою жизнь вошли Альтов и Журавлева, Днепров и Сапарин, Варшавский и Аматуни с его «Тайной Пито-Као», ну конечно же Виталий Мелентьев с его повестью «Тридцать третье марта», рассудительный и имевший определенный литературный дар, но такой пресный Немцов, Томан с его шпионскими и антивоенными памфлетами, я познакомился с Думчевым из «Страны дремучих трав» Владимира Брагина, восхищался «Человеком-лучом» Михаила Ляшенко. Нет, удивительные книги рождались в шестидесятые годы! Я бродил ночами по планете Видящих Суть Вещей, думал о горовском мальчике, восторгался угрюмым Быковым, а впереди была Пандора, чудовищная Волна на планете Радуга и уже бродили по Вселенной загадочные Странники. Казалось, что до светлого завтрашнего дня, каким он был описан братьями Стругацкими в повести «Возвращение» подать рукой. Уж мы-то до него обязательно доживем, до этого мира Светлого Полудня. Да что там доживем, мы еще поживем в нем, обязательно поживем!
Была уверенность во всемогуществе техники и людей. Верилось, что до Марса уже рукой подать, а на Луне в ближайшие десятилетия будут построены базы землян.
Это из фильма «Мечте навстречу». В это верилось и с этим гораздо спокойней жилось.
Жизнь мне портил лишь Пашка Щербаков по прозвищу Пахланя. Он меня за что-то невзлюбил, а может, ему просто нравилось издеваться над беззащитным, и именно потому он ловил меня где только возможно и бил. Робкие попытки дать ему сдачи поначалу не имели успеха. Он был просто сильнее. Но в четвертом классе я ему дал! Я бил его, пока он не упал. А когда Пахланя упал, я взял камень и стал бить его камнем по голове, пока кто-то не закричал: «Робя! Это же зверь! Он же его убьет!» и не позвал мою сестру, которая тогда училась в девятом классе. Наташа оттащила меня от Пашки и правильно сделала, в противном случае я бы его убил, слепо и безрассудно мстя ему за все унижения, которые он мне причинил в течение трех с половиной лет. Но он остался жить и даже удары камнем по голове ему пошли на пользу — Пахланя резко поумнел и больше уже не приставал ко мне со своими глупостями.
Нет, еще до этого боя, который, возможно, определил мою будущую жизнь, я частенько дрался, но не для того, чтобы обрести уверенность в себе. Не надо стремиться быть сильнее других, но всегда надо уметь давать отпор тому, кто стремится к силе. Чувство уверенности рождается из ощущения победы, в противном случае мы всегда имели бы дело лишь с неудачниками.
Через двадцать лет я случайно встретил его в городе на трамвайной остановке. Пахланя увидел меня и узнал, в его глазах явственно ожил страх. А я, пожалуй, искренне был рад встрече с ним, он, мой враг и мучитель, побежденный мною в неравном бою, принес мне весточку из моего далекого прошлого.