За грехи отцов

Тело болело и сопротивлялось, но Кейра хотела этой боли. Она не могла остановиться, не могла напитаться их слиянием. Ей хотелось еще и еще. Это удивительно, что после всего, что с ней происходило, она так отчаянно нуждалась в сексе. В жестком сексе. Мужчина поймал ее руки и завел их за спину. Одеяло соскользнуло, он заставил ее выгнуться, подставляя воздуху и солнечным лучам высокую грудь и белую кожу, особенную кожу, свойственную рыжим девушкам. Кейра откинулась назад, все еще смущаясь своей наготы, но наслаждаясь его вниманием и каждым движением, которые он ей дарил.

В этом было что-то противоестественное. Запретное. Неправильное.

Да и черт с ним.

В момент кульминации девушка вскрикнула. Она бы упала ему на грудь, но мужчина не позволил. Резким движением он перевернул ее на спину и оказался сверху, растягивая оргазм, превращая его в сладкую пытку и лишая ее возможности исчезнуть, уклониться. Его руки сводили ее с ума. Он гладил и щипал, не останавливаясь ни на мгновение, пока ее сознание не отключилось, а в глазах не потемнело. По телу пробежали волны судорог. И только тогда он позволил себе закончить и упасть на нее сверху, тяжело дыша. Кейра несмело положила руки на его влажную спину и притянула к себе, не позволяя выйти из нее. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль: хорошо, что она принимает противозачаточные.

– Доброе утро, – сказал несколько минут спустя Тим.

Кейра в ответ смогла лишь улыбнуться. Это, кажется, ее добило. Но черт возьми, как она была счастлива.

– Пошли в душ, – позвал он, неожиданно полный энергии.

Они долго стояли под горячими струями, помогая друг другу смыть с себя следы страсти. Вымыли друг другу волосы, тела. Долго целовались. Просто обнимались. Это было так прекрасно, что Кейре стало горько. Как перед прощанием. Она отогнала странные мысли и позволила мужчине помочь ей выйти из душа, обтереть ее полотенцем. Он пошел на кухню делать кофе, а она принялась сушить волосы. Посмотрела на себя в зеркало, не узнавая. Губы увеличились, наверное, раза в два от укусов и поцелуев. Глаза сияли, пусть тени из-под них пока не ушли. Она выглядела… женщиной.

С улыбкой она отправилась на кухню. Кофе и слегка подрумяненные тосты уже дожидались ее. Тим успел сменить халат на джинсы и футболку и с улыбкой сидел за столом.

– Как здорово, – сказала Кейра.

– Пей и ешь. Тебе понадобятся силы.

– Для чего? – кокетливо улыбнулась она. Тело немедленно отозвалось волной дрожи.

– Сегодня все изменится, – доверительно сказал мужчина. – Мы находимся посреди горной реки. Лодки нет, плота нет. Мы держим друг друга, и только от нас двоих зависит, утонем мы или спасемся. Ты открыла мне свой мир. Теперь я открою свой. Ни перед кем я не раскрывался. Но у меня нет другого выхода.

– Я приму все, что ты решишь мне показать.

Он улыбнулся.

– Иначе я бы не решился.

– Мне кажется, я люблю тебя.

– Ешь и пей.

Несколько часов спустя

Автомобиль неспешно выкатился за пределы города. Тим улыбался, подпевая радио и стуча пальцами по оплетке руля. Он вел машину с непривычным Кейре спокойствием. Интуиция подсказывала, что что-то здесь не так, он обычно не такой, что-то произошло, но после восхитительной ночи и не менее восхитительного утра девушка не могла позволить себе отвлечься на мысли, которые сбивали с толку. К тому же молодой мужчина то и дело снимал правую руку с руля и касался ее колена, будто подчеркивая: я здесь, я с тобой, все будет хорошо. В конце концов Коллинс задремала. Сон затянул ее внезапно. Он был таким сладким и уютным, таким теплым, что девушка пришла в себя через неопределенный промежуток времени от того, что машина остановилась, а Тим смотрел ей в лицо. Он продолжал улыбаться, но в его чертах застыло напряжение, в глаза стали почти черными. Нет, это не глаза потемнели. Расширились зрачки. Девушка потянулась и села.

– Где мы?

– Ты правда считаешь, что Инквизитор делает все правильно? – негромко спросил он, не отводя взгляда.

Она рассмеялась.

– Ты привез меня… в лес, чтобы поговорить о серийном убийце?

– Ответь, пожалуйста.

Кейра посерьезнела. Потому что посерьезнел он. Его лицо преобразилось, в ранних сумерках оно казалось почти что величественным. Чуть отросшие волосы растрепались, он убрал пряди со лба, но они обрамляли лицо, придавая ему дополнительной отчужденности. Вопреки всему страшно ей не было. Что-то в этих глазах, в том, как он сидел, уверяло: он ее не тронет. Он ее защитит.