За это можно все отдать

«Воздух пьяный – нет спасения…»

Воздух пьяный – нет спасения,
с ног сбивают два глотка.
Облака уже весенние,
кучевые облака.
Влажный лес синеет щеткою,
склон топорщится ольхой,
Все проявленное, четкое,
до всего подать рукой.
В колеях с навозной жижею,
кувыркаясь и смеясь,
до заката солнце рыжее
месит мартовскую грязь.
Сколько счастья наобещано
сумасшедшим этим днем!
Но идет поодаль женщина
в полу шал очке своем,
не девчонка и не старая,
плотно сжав румяный рот,
равнодушная, усталая,
несчастливая идет.
Март, январь, какая разница,
коль случилось, что она
на земное это празднество
никем не позвана.
Ну пускай, пускай он явится
здесь, немедленно, сейчас,
скажет ей:
«Моя красавица!»,
обоймет, как в первый раз.
Ахнет сердце, заколотится,
боль отхлынет, как вода.
Неужели не воротится?
Неужели никогда?
Я боюсь взглянуть в лицо ее,
отстаю на три шага,
и холодная, свинцовая
тень ложится на снега.

К. Н. Кравченко. Портрет Вероники Тушновой. 1952 г.

Саломее Нерис

Мы пришли к ней
в тихий ее уголок,
положили цветы у каменных ног,
у бедных, маленьких, каменных ног,
для которых нет на земле дорог.
А она – я же знаю, —
как я, как все,
любила босой бежать по росе,
любила ничком на траве лежать,
в ладонях лучи любила держать.
Я знаю все, что любила она,
я все люблю, что любила она,
но плита под ногами ее холодна
и в каменном садике тишина.
Саломея, сестра, лесной соловей,
сколько ты не допела
весной своей,
сколько не досказало
сердце твое
в земное короткое бытие.
Это я по дорогам твоим хожу,
это я цветы тебе приношу,
добрым ветром отчизны твоей дышу,
«Помоги, помоги мне!» —
тебя прошу.
Чтобы видеть —
дай мне глаза твои.
Чтобы слышать —
дай мне уши твои.
Чтобы к сердцу народа путь найти —
одари меня силой
твоей любви.
Никогда еще так не мечталось мне
все узнать, угадать,
суметь и посметь
хоть единую песню твою допеть.
…Очень счастлива я
на твоей земле.

Из Саломеи Нерис (с литовского)

Во мне желаний больше нет

Во мне желаний больше нет,
Нет больше боли, страха, страсти.
Исчез тепла, отрады свет,
Живые краски на лице погасли.

Тиха… Я так тиха,
Как те поля,
Где черный мор прошел с косою,
Я так тиха,
Как та сосна,
Которую сожгло грозою.
Тиха.

И сердца своего уже не слышу я.
Быть может, и оно пропало,
Сгорело, может, горсткой пепла стало
От этих страстных мук, от этого огня.

Крылами черными,
С улыбкой, грусти полною,
Как будто бы надгробие безмолвное,
Печальный ангел осенил меня.

До бед моих кому какое дело.
Земля мне мачеха – не мать!
Дотла мечта моя сгорела,
А счастье далеко, как небо. Не достать.

По ломкому льду