Мне бы заняться кражей вплотную, отложив все дела, но я, как говорили до пандемии, стормозил. Текучки было – выше головы, каждый день случались ЧП, включая убийства. Чаще всего из-за жратвы или лекарств. Бывало из-за бабы, из-за дров, из-за автомобильного аккумулятора, ну и тому подобное. Помню, два козла не поделили детскую железную дорогу, найденную в пустующей квартире. Один другого повесил, даже предсмертную записку от его имени написал – с жуткими ошибками. Не учел, что повешенный в мирной жизни был аспирантом из Пушкинского Дома, то есть грамоте обучен… Короче, люди слетали с катушек на раз. И на весь Васильевский остров – десять ментов. Плюс я, их начальник.
Правда, собачек до сих пор не трогали. Собачки – это ж святое, это табу, без них тебя за дверью будет ждать мертвяк. Кроме того, если поймают, высшая мера наказания гарантирована.
Питомник – громко сказано. Скорее, звериная общага. Породистых мало, в основном дворняги, а других и не надо, лишь бы мертвяков чуяли. Без наших четвероногих друзей оборонять остров было бы не то чтобы невозможно, но куда более трудозатратно и оп асно, потому и отношение к ним по возможности бережное. В Шкиперском саду раньше была ветеринарная клиника, небольшой такой домик, вот вокруг нее и соорудили на скорую руку вольеры да сколотили деревянные конуры. Когда холодно, собак уводили ночевать в Центр современного искусства, стоявший метрах в двухстах от сада. Центр искусства – это здоровенный параллелепипед из бетона, бывший в советские времена широкоформатным кинотеатром. Если кто помнит, в новостройках ставили такие сооружения. Фактически, ангар. Зимой, в морозы, собаки жили там.
Так вот, кража. Случилось это 1-го мая – на праздник, который кто-то праздновал, кто-то – нет. Исчезновение щенка обнаружилось рано утром, в пересменку патрулей, когда одни дозорные сдавали собак, а другие – брали. Собаки, как и люди, не могут работать круглые сутки, нуждаются в отдыхе. Это ответственный момент: заполняются журналы, поголовье обитателей питомника пересчитывается. Не досчитались Трюфеля, трехмесячного кобелька из помета Насти, восточно-европейской овчарки. Сам он убежать не мог. Получается, унесли-увели. Это сделать несложно, вольеры специально не охранялись, людей и так не хватало. Более того, многие островитяне приходили в Шкиперский сад подкармливать своих любимцев – кто чем мог. То есть подозрение падало буквально на кого угодно. Постоянно в питомнике находились всего двое: ветеринар и его помощник. Не в их силах было за всем уследить, тем более ночью они спали в помещении ветеринарной клиники. Да и помощник был дурачком, годным только на, чтобы кормить животных. Еще был дрессировщик, но этот приходил только по утрам.
Меня вызвали сразу, а за Василием я послал уже потом. Не мог я мальчика не позвать. Трюфель был его другом, это все знали. Василий за щенком ухаживал, лично прививал его, даже брал разок в рейд, потихоньку натаскивая на мертвяков, – готовил себе напарника.
Он не плакал. Просто сидел на корточках и смотрел на пустую конуру. Я вообще не видел, чтобы он плакал, даже когда рассказывал, как спасался от собственных родителей.
– Мы найдем скота, – пообещал я ему, зная, что вру.
– Это неважно, – ответил он. – Трюфеля не вернуть.
Зачем украли щенка, было ясно. На мясо, конечно. Забили и сожрали. Может, сейчас и жрали, сволочи.
– Вы не волнуйтесь, дядя Митя, – добавил он. – Я в порядке.
Не знаю, о чем в те минуты думал он, а я о том, что не завидую вору. Если вдруг малыш найдет гада самостоятельно… да уж.
«Малыш» – это по инерции. Пацану четырнадцать, но бойцом он у нас был уважаемым и заслуженным. Не просто боец, а сталкер, элита. Боевые группы регулярно делали вылазки на вражескую территорию – за продуктами, за бензином, за другими ресурсами – и его брали, как равного.