Чтобы занять время, я вернулась к своим вестпортским привычкам — гуляла по окрестностям прохладным утром и плавала в море после обеда. Какое блаженство — ступить с нашего маленького пляжа в теплую, пронзительно-голубую воду и плавать до изнеможения. Оставшийся после беременности жир наконец-то растворился в море, моя кожа впитывала солнечные лучи и просила добавки. Порой мне удавалось уговорить Лиллиан включить в спортивную программу Скотти поход на пляж, случалось, Скотт отрывался от работы, чтобы составить нам компанию, а иногда днем или вечером к нам приходили гости. Но в основном я была предоставлена самой себе.
Я стала брать на пляж альбом для рисования и книги. Растянувшись на тростниковой циновке, блестя на солнце, как выдра после купания, я рисовала анемоны, читала Джеймса, Киплинга, Форда Мэдокса Форда или провокационный роман Колетта «Шери». Его я выбрала, чтобы потренировать свой французский, но он, возможно, оказал на меня не самое благоприятное влияние. Иногда я записывала идеи для рассказов или писала сестрам и друзьям. Так могли пройти — и впрямь проходили — целые дни.
Авиаторы, с которыми мы познакомились в казино, тоже стали приходить на пляж. Особенно частыми гостями были Эдуард, Рене и Боббе. Тренировки у них проходили по ночам. Они приезжали в белоснежных пляжных костюмах, разворачивали коврики неподалеку от моего, и мы общались на их ломаном английском и моем постепенно улучшающемся французском. Они считали нас со Скоттом изысканной парой и настоящими космополитами, хотели знать все о Нью-Йорке и литературной славе.
Все трое мужчин были стройными красавцами, добродушными и любознательными. Но самый острый ум и обходительные манеры я отметила у Эдуарда Жозана. Когда мы сталкивались с ним в казино, они со Скоттом обсуждали такие вопросы, как национализм, героизм и противоборство искусства и активной деятельности.
— Написать книгу — эм-м-м… роман… это очень хорошо, да.
— Но откуда человеку знать, что и как ему делать? — вопрошал Скотт. — Из книг! А романам лучше всего удается дать такие наставления. Они представляют читателю ситуацию и формируют героя таким образом, что вы и ваши друзья сможете последовать его примеру. Или не последовать, в зависимости от сюжета.
— Такого результата можно достичь и в обсуждении.
— Устное слово мимолетно. Вот почему так важны писатели: мы фиксируем все, что видим, разбираем и анализируем, и воспроизводим самую суть вещей для грядущих поколений.
— Слишком много времени! — качал головой Эдуард. — Писание и чтение — это впустую потраченное время, упущенные дела. Зельда, не бойтесь вашего мужа, он заблуждается. Скажите мне честно, что думаете вы?
— Конечно, бывают времена, когда мыслей слишком много, а действий недостаточно, и бывает, когда слишком много действий и недостаточно мыслей. Но на самом деле я считаю, что кое-кому здесь лучше предпринять действия и пригласить меня на танец, пока я не сбежала с другим желающим!
Я мало виделась со Скоттом в эти бесконечные недели, и еще реже мы оставались наедине. Когда он не писал книгу, то думал о ней, говорил о ней, или мы были со Скотти, или с каким-нибудь другом, или выезжали в свет. Ночью в постели он отворачивался от моих ласк.
— Я уже выжат досуха, Зельда. Занятия любовью меня добьют. Я лучше сберегу силы и направлю энергию на книгу.
Эдуард был на год старше меня, и что-то в его манере внимательно слушать заставляло подумать, что он видит во мне нечто большее, чем просто забавную американку. Июнь плавно перетек в июль, и он начал появляться на пляже без Рене и Боббе. Расстилал коврик рядом с моим и просил рассказать о Юге, о моем детстве.
— Расскажите мне все,