You're All I Want (СИ)

— А что мне оставалось? — тихо спросил он, не отрываясь от своего дела. — Может, предложишь мне спеть вместе с хором? Или станцевать танец живота?

— Упаси Боже, только не последнее, — я еле подавил истеричный смешок, представив себе эту картину во всех красках.

— Раз ты такой умный… — Линдеманн прервался, всё так же не поднимая на меня взгляда. Через несколько секунд он потянулся за ножницами, лежащими на краю стола, и я на секунду предположил, что, возможно, они могут полететь в меня за мое тупое поведение. Но, оказывается, они нужны были ему совсем для другого. Смотреть на Тилля, который бережно и аккуратно вырезает маленькие снежинки из белоснежной бумаги, было бесценным и редким зрелищем, наблюдать которое можно было только раз в году, да и то не всегда, поэтому я старался пользоваться этим моментом по полной программе, не сводя с него своего пристального взгляда. Тилль же не отрывался от своей кропотливой работы и продолжал говорить со мной. — Ты же играешь на гитаре. Мог бы исполнить что-нибудь, вместо того, чтобы тухнуть здесь.

— А ты вообще стихи пишешь, — перевел тему я. — Мог бы исполнить что-нибудь, вместо того, чтобы тухнуть здесь.

— Ты пишешь стихи? — наконец подал голос Шнайдер, вешающий гирлянды на люстру, — серьезно?

— Да так, просто балуюсь, — Тилль покачал головой, еле улыбаясь уголками рта. Смутился. Я знаю, что все, чего он хочет это то, чтобы как можно меньше людей знали о его хобби и, не дай Бог, имели какую-либо возможность видеть его драгоценные труды. Стихи Тилля были для него действительно больной темой. Он никогда не показывал их мне, но, учитывая мое природное любопытство и прыткость, иногда мне все же удавалось украдкой прочесть кусочек того или иного стихотворения, когда друг отворачивался в другую сторону и задумывался о чем-то, совсем не подозревая о том, что в этот момент его блокнот становится как никогда уязвимым для моих глаз, да и вообще для любых. Неудивительно, что он стеснялся и боялся делиться со мной плодами своего творчества, ведь его стихи были очень своеобразны и даже болезненны для него самого. Казалось, будто Тилль выплескивал на бумагу все темное, интимное, тайное, но в то же время одновременно пугающее и завораживающее своей неординарностью.

— Прочитаешь что-нибудь? — спросил Шнайдер.

— Нет, я не… — Тилль на секунду перестал орудовать ножницами и задумался. — Не читаю свои стихи никому.

— Стесняешься. Ну, это понять можно, — улыбнулся Кристоф, поднимаясь со стула и передвигая его к окну, чтобы повесить гирлянды и там.

— Пусть Пауль сыграет тебе что-нибудь, у него вон гитара новая, — сказал Тилль, хитро посмотрев на меня. Я сразу же почувствовал какую-то вину за то, что так и не поблагодарил Рихарда за нее. Не знаю, почему за несколько дней я не удосужился этого сделать. То ли от того что не был до конца уверен в этом факте, то ли потому что каждый раз, находясь с ним рядом, я вел себя как полный идиот.

— Ого, родители подарили? — поинтересовался Шнайдер.

— Вроде того, — стиснув зубы, еле слышно ответил я.

— А мне вот родители обещали барабанную установку на Рождество подарить. Можем даже группу создать, — мечтательно протянул он, улыбаясь.

— Тоже мне, ансамбль «Березки», — пробормотал я в ответ на смутное предложение Шнайдера, чем вызвал сдавленный смешок Тилля. — Вон лучше посмотри, ты гирлянду криво повесил.

— Уже и помечтать нельзя, — с досадой в голосе ответил он, довешивая последнюю разноцветную гирлянду, украшающую шкаф с учебниками в конце класса, и, оглядывая свое творение, с гордостью добавил: — Готово.

— Не обольщайся, у тебя еще кабинет химии, — напомнил Тилль.

— В таком случае счастливо оставаться, — он пожелал нам удачи и вскоре скрылся за дверью, а я все думал, как же мне проверить свои догадки. Единственным шансом нормально поговорить с Рихардом, не вызывая никаких подозрений, был урок химии завтра, но я учитывал большую вероятность того, что он может на нее и не прийти. Все происходящее снова не укладывалось в моей многострадальной голове. Подозревать Рихарда было слишком нелогичным, но, учитывая, что никто больше не мог этого сделать, оставался только он. Молясь всем возможным богам о лучшем исходе завтрашнего дня, я выходил из школы вместе с Тиллем, надеясь еще немного поиграть в снежки до того, как на улице стемнеет.

***

— И что же понимает наш главный герой? — фрау Бергер задала классу вопрос, сразу оглядывая нас всех, но мы со Шнайдером сидели так тихо и неподвижно, боясь попасться на учительский крючок, что издалека могло показаться, что мы просто очень странные восковые фигуры.

— Он влюблен в Лауру, — ответил кто-то с последней парты, спасая от двойки почти тридцать человек. Мы с Кристофом так же еле слышно выдохнули.

— Да, — улыбаясь, ответила фрау Бергер. — А как вы думаете, что же такое любовь для главного героя?