Welcome to the Rosarium

Не знаю, как он это делает, но ему удается заставить меня расслабиться. За все то время, что я нахожусь в повязке и наручниках он не сделал ни одного резкого или грубого движения, не считая легких ударов пальцами по губам. А когда ждешь насилия и боли, подобное поведение сбивает с мысли, вносит хаос в эмоции и инстинкты. Или я просто ищу оправдание тому, что начинаю реагировать на прикосновение Роббинса? Низ живота напрягается, когда искусный язык Мартина проводит полоску вдоль резинки моих трусиков. Обхватывает их зубами и тянет вниз. Это тоже заезженный трюк, но почему-то сейчас ощущается гораздо чувственнее, чем в предыдущие разы. Когда с нижней частью покончено, Мартин поднимается вверх, и удерживая вес на одной руке целует меня в губы. Вторую кладет на мой живот, растопырив пальцы, и легонько нажимает. Я всхлипываю, задыхаясь. Он выталкивает воздух из моих легких. И в тот момент, когда я пытаюсь вдохнуть, целует в губы. В голове темнеет от нехватки кислорода, и в то же время низ живота пронзает острое вожделение. Я обезумела? Или темнота и страх делают из меня сумасшедшую, потерявшую контроль над собственным телом и разумом, податливую игрушку в руках извращена. Можно свалить свои реакции на инстинкт самосохранения и состояние шока – это лучше, чем чувствовать себя шлюхой. Он ненадолго отпускает мои губы. И я резкими глотками начинаю хватать воздух. Его рука движется вверх по моему животу. Забирается под лифчик, опуская его вниз. Подушечкой пальца обводит сначала один сосок. Потом другой. Кровать скрипит и прогибается, когда он смещается и его голова опускается ниже и уже горячие губы смыкаются поочередно вокруг моих сосков. Он несильно, но ощутимо зажимает их между зубами, вызывая волну дрожи, а потом, словно утешая, легонько дует, и обводит языком. На моем теле осталось только одно место, где еще не побывал его язык, и я надеюсь, что до этого не дойдет. Но ошибаюсь. Потому что закончив с грудью, Роббинс снова скользит по моему животу, опускаясь все ниже. Я инстинктивно сжимаю ноги. И когда его руки ложаться на коленные чашечки, пытаясь их раздвинуть, я делаю усилие, чтобы не позволить ему этого. Тогда он звонко шлепает меня по бедру, и снова я с потрясением ощущаю, как низ живота отзывает спазмом на нестандартную ласку.

– Не надо, – бормочу, забыв про главное правило, и он ударяет меня на этот раз намного сильнее. Да так, что моя задница подпрыгивает над кроватью. Я понимаю, что только что была наказана.

Его рука скользит по внутренней стороне моего бедра, и толкает правую ногу в сторону. Я задерживаю дыхание, когда губы мужчины изощренно и настойчиво касаются моей промежности. Двигаются так, словно знают, улавливают каждое желание моего тела. Я кусаю щеку с внутренней стороны, чтобы не выдать себя и не застонать вголос, когда он пускает в дело язык. Но это глупо, он и так понимает, что я чувствую. Поглаживая меня по месту удара на бедре согнутыми пальцами, Мартин практически толкает меня за грань своими искусными движениями языка и губ, но оставляет на самом краю, резко отстраняясь. Огромных сил мне удается сдержать разочарованный возглас.

Я натягиваюсь, как струна, чувствуя напряжение во всем теле, вибрируя от неудовлетворенного желания, и от отчаянного презрения к самой себе. Мой рот приоткрыт, часто вдыхая раскаленный кислород. Удивительно, но я больше не ощущаю запахов автомобильных выхлопов. Только тяжелый аромат горячих тел…

Кровать снова издает характерный скрип, когда Роббинс тянется к тумбочке. Я догадываюсь за чем. Но ошибаюсь. На мои губы капает вино, и я слизываю его кончиком языка. Он тоже делает несколько глотков, а потом опять льет мне в рот. Я не успеваю проглотить жидкость, когда он внезапно накрывает мои губы и толкается своим языком внутрь, сплетаясь с моим. Подавившись вином я начинаю кашлять, и наверное это выглядит не очень эротично, потому, как вино льется даже из носа. Мартин дает мне время отдышаться и снова целует. Ужасно, но я отвечаю ему. Натягиваю запястья над головой и железные браслеты больно впиваются в кожу. Я что, сейчас хотела обнять его?

Мы целуемся несколько минут. Не помню, чтобы когда-то целовалась так долго, разве что с Калебом. Он боялся причинить мне боль в первый раз, и прелюдия длилась несколько часов. Но больно, конечно, все равно было. Хотя гораздо больнее было, когда его убили. А Руан… Нет, отгоняю мысли прочь.

Мартин сжимает мою грудь уже не так бережно, как вначале. Видимо, все-таки решил закончить с играми в «Девять с половиной недель» и перейти к действию. Его дыхание обжигает мои губы, когда, раздвинув коленом мои бедра, он резко накрывает меня собой. Мартин не производит ни звука в то время, как я не сдержавшись стону, чувствуя, как он заполняет меня. Моя голова откидывается и его губы приникают к моему горлу в жадном, горячем поцелуе.