Взывая к мифу

О Боже! Для чего в дали блаженной
Язычником родиться я не мог!
Своей наивной верой вдохновенный,
Я в мире так бы не был одинок:
Протей вставал бы предо мной из пены
И дул Тритон в свой перевитый рог![86]

Глава 7. Индивидуализм и наша эра нарциссизма

В Америке… я видел самых свободных и хорошо образованных людей в обстоятельствах самого полного счастья, которое только можно найти в целом мире. И все же казалось, что над их головами постоянно висела темная туча, а они выглядели серьезными и озабоченными, даже почти печальными, в этой обстановке наслаждения… потому что они никогда не прекращали думать о тех хороших вещах, которые для них до сих пор были недоступны.

Де Токвиль

Американцы цепляются за миф об индивидуализме так, как будто он единственный способ нормального существования, совершенно не зная того, что он был абсолютно неизвестен в Средние века (разве что за исключением отшельников), а в классической Греции он бы рассматривался как проявление недуга психотического типа. Мы, американцы, считаем, что каждый человек должен быть готов к одиночеству, и эта уверенность вытекает из мифа об одинокой хижине посреди прерий. Каждый индивидуум должен научиться заботиться о себе самостоятельно и, следовательно, не быть никому ничем обязанным. Джеймс Фенимор Купер вложил вот такие слова в уста своего жившего в восемнадцатом веке героя, известного под именем Кожаный Чулок. Эти слова он произнес в ответ на упрек за одинокое существование, адресованный его другу:

– Нет, нет, судья… Я вот прожил в лесах сорок долгих лет и, бывало, по пять лет подряд не видел там никаких просек, разве только проложенные бурей. А где вы еще найдете человека, который на шестьдесят восьмом году жизни так легко добывал бы свой хлеб, несмотря на все ваши вырубки и охотничьи законы? Ну а в честности и в справедливости я потягаюсь с самым громкоголосым проповедником на всем вашем «патенте»[87].

Получивший в политических кругах название «твердый индивидуализм», который некоторые историки также именуют неистовым индивидуализмом, этот миф, несомненно, оказывает большую поддержку демократии. Но он же демонстрирует и свой основной недостаток: он не дает нам сплоченное сообщество, которое мы могли бы назвать своим собственным. Никто не сомневается в том, что суровые, потрепанные превратностями природы и погоды первопроходцы, одетые и выглядевшие в большей степени как индейцы, а не как европейцы, сыграли важнейшую роль в формировании нации, в освоении новых земель от Аллеганских гор до самых дальних западных окраин, особенно охотники, искатели, фактически разведчики – все они были индивидуалистами по самой своей сути. Они внесли свой вклад в создание мифа об одиночестве в индивидуализме, который делает наше собственное одиночество неким странным морально-этическим достижением благородного характера.

Уолт Уитмен, которого многие учащиеся считают величайшим американским поэтом, пишет в своей «Песне о себе»[88]:

Одного я пою, всякую простую отдельную личность…
Жизнь, безмерную в страсти, в биении, в силе,
Радостную, созданную чудесным законом для самых свободных деяний,
Человека Новых Времен я пою[89].

И еще:

Я славлю себя и воспеваю себя,
…
Я, праздный бродяга, зову мою душу,
Я слоняюсь без всякого дела и, лениво нагнувшись, разглядываю летнюю травинку[90].

Индивидуализм не миновал даже религию, которая в принципе должна ориентироваться на какие-то общины, сообщества. Его влияние в этих вопросах видно в течении ревайвализма[91], которое в середине девятнадцатого века охватило средний и дальний Запад и распространилось там со скоростью степного пожара. Упор делался на индивидуальную личность как на одинокую, стоящую особняком фигуру. Когда огромные толпы людей собирались, чтобы оказаться «спасенными», в их песнопениях не учитывался никто другой из тех сотен людей, стоявших в этот момент вокруг каждого человека: