Взывая к мифу

Наиболее образованные и искушенные люди нашего столетия на Западе отвергли понятие «дьявола» как чистый предрассудок. Но в последние десятилетия в мире происходят странные вещи. К 1950-м годам мы стали свидетелями потрясающей жестокости и страшных разрушений во времена гитлеризма. Мы узнали, что концентрационные лагеря воспринимались как допустимый для использования инструментарий правительств. Америка сбросила атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, что полностью превратило эти два города в груды щебня всего за два часа. Все это подвигло многих думающих людей к тому, чтобы серьезно задуматься над тем, а не стоит ли вернуть в свой повседневный словарный обиход термин «дьявол», правда, не как нечто персонифицированное, а как оказывающий мощное воздействие на сознание людей миф. И это совершенно понятно.

Мы также можем припомнить случай из главы 2, когда критической точкой в процессе психотерапии Чарльза стало понимание его идентификации самого себя с сатаной, существовавшем в виде мифа в его индивидуальной личности. Дьявол придавал его душе силы. Для Чарльза это были не пустые слова: он подчеркивал, что его вера не была формой манихейства, поскольку сатана действительно верил в Бога. Через миф о дьяволе этот человек смог принять свой негативизм – эта сторона его личности внезапно стала восприниматься им как нечто позитивное. «Я есть сатана», – все время повторял он. «Для бога сатана был бунтовщиком». В конце концов он нашел выход своему бунтарству, соединенному с его большими талантами. В терминах Юнга, он обрел свободу для того, чтобы создавать что-то, имеющее реальную ценность и значимость, через принятие того, что его «тень» – сатана – всегда с ним.

Когда мы обратим внимание на число книг о сатане, написанных уважаемыми учеными в наши дни, то оно будет просто ошеломляющим. Вот некоторые их названия: «Люцифер», «Дьявол в Средние века», «Наказание зла», «Свет посреди тьмы».

Замечательное исследование на тему дьявола провел гарвардский психолог Генри Мюррей в эссе «Личность и карьера сатаны»[208]. В своем описании сатаны он ссылается на библейскую Книгу пророка Исаии:

Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы.

А говорил в сердце своем: «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему»[209].

Затем Мюррей ссылается на Оригена. Этот отец церкви убедил своих коллег-теологов, что данные слова не могут относиться к какому-либо земному царю, а только к сатане; и впредь дьявол стал принцем гордости, на чьем лбу читалось: «Я буду как Всевышний». Это ставит сатану в один ряд с теми титанами, кто пытался взобраться на Олимп и сбросить Зевса, усевшись на его место, а также со множеством других, бросавших вызов Богу, желавших вознестись над всеми и оказавшихся в конце концов побежденными, а также с потерпевшими крах диктаторами, с богоборцами, с цареубийцами и отцеубийцами[210].

Наша задача сейчас состоит в том, чтобы взглянуть на реальность мифа о дьяволе, не переосмысляя эту концепцию, не превращая дьявола во что-то конкретное, то есть не рассматривая его как нечто существующее во времени и пространстве. Когда Лютер, будучи еще студентом-семинаристом, швырнул свою чернильницу в дьявола, он как раз овеществлял этим концепцию дьявола. В двадцатом же веке у нас возникает странное чувство, если мы слышим, что кто-то рассуждает о дьяволе как о каком-то реальном существе из плоти и крови. Пожилая чернокожая женщина, кухарка наших соседей, как-то рассказала нам, что ее более молодая подруга однажды вместе с небольшой группой других людей ждала автобус на остановке, и вдруг «прямо там с ней заговорил дьявол!» Та подруга припустила вокруг квартала в надежде избавиться от этого дьявола. Я уже не помню, чем эта история закончилась, но, будучи психоаналитиком, я предположил, что та молодая женщина могла увидеть в толпе ожидавших автобус кого-то, чей вид вдруг высвободил в ней какие-то мечтания сексуального или другого считающегося запретным содержания, а дьявол был наиболее подходящим объектом, на которого можно было спроецировать ситуацию.

Существует еще одно странное противоречие в том, как рассматривается сатана, или дьявол; оно парадоксальным образом присутствует во всех трех версиях Фауста. Дьявол, или Мефистофель – представитель, посланец сатаны – пытается убедить Фауста НЕ продавать свою душу Люциферу. Дьяволы уже сами сделали это и после сильно пожалели о своих решениях. Отвечая на вопрос Фауста, Мефистофель у Марлоу говорит:

О, свой допрос оставь, лукавый Фауст,
Не мучь мою слабеющую душу!

Он заявляет о том, сколь сильно сожалеет об упущенной возможности видеть лик бога, «лишась навек небесного блаженства».