Взрыв в бухте Тихой

— Вот человек, проявивший чудеса героизма. На маленьком суденышке, бриге «Меркурий», он вступил в бой с несколькими крупными турецкими кораблями и вышел победителем, — рассказывал Шорохов. — В Севастополе ему поставлен памятник с надписью: «Потомству в пример». Потомки помнят героические дела своих предков, умножают их боевую славу, а вот современники… О подвиге моряков брига «Меркурий» тогда говорилось очень скупо, Казарского даже в звании не повысили. И мало кто знает, что он последние годы жил в Николаеве, там и умер. На его могиле небольшое надгробие из черного мрамора. Оно почти совсем затерялось среди пышных памятников местной знати, именитых отцов города…

Не один час провели моряки с Олей в просторных залах музея. Оля с неутомимым любопытством расспрашивала обо всем. Особенно она оживилась, когда все перешли в отдел периода Великой Отечественной войны: первой подходила к витринам, внимательно осматривала каждый экспонат.

Вот и новый отдел, посвященный партизанскому движению в период оккупации города немецко-фашистскими войсками. Моряки осмотрели и его. Правда, отдел существовал и раньше, но сейчас стал шире, пополнился новыми экспонатами, документами.

Было уже поздно, когда моряки вышли из музея. Кузьмин, о чем-то пошушукавшись с товарищами, подошел к Шорохову.

— Разрешите, товарищ лейтенант, нам самостоятельно ехать в часть? Через пятнадцать минут автобус отходит.

Виктор подумал, взглянул на Олю и разрешил.

— Езжайте! Старшим — Коваль.

— Есть! — пробасил великан-моряк.

— Виктор Иванович, зайдемте еще на несколько минут в музей, — вдруг попросила Оля.

Он удивленно посмотрел на нее, но согласился. Они снова медленно прошли по залам отделов периода Великой Отечественной войны и партизанского движения. Оля, как и в первый раз, внимательно рассматривала экспонаты.

— Вы словно ищете что-то, — сказал Виктор.

— Да… То есть нет!.. — поправилась Оля и покраснела.

— Я уж было подумал, может быть, вы мужа или любимого человека потеряли.

— Ну, что вы! Ведь я во время войны была совсем девочкой.

Виктор и сам почувствовал, что сказал глупость, и смутился.

Они молча спустились вниз, молча вышли из музея и остановились на тротуаре. День клонился к вечеру. Ветер стих, солнце освещало только крыши домов, и на улицах стало как-то по-особому уютно.

— Вы что думаете сейчас делать? — как можно мягче, стараясь сгладить свою бестактность, спросил Виктор.

— Я даже не знаю… Хочется просто походить, помечтать, обдумать виденное…

Такое же настроение было и у Виктора, и он предложил:

— Походим по городу вместе.

— Хорошо, — согласилась Оля.

И они пошли. Куда? Они и сами не знали. Оле нравился этот высокий, темноволосый, немного молчаливый офицер, так вовремя тогда пришедший ей на помощь. Виктор тоже чувствовал себя хорошо. Ему приятно было слышать чистый грудной голос девушки, ее певучий южный выговор, видеть ее голубые, с зелеными искорками глаза.

Они шли и говорили. Оля рассказывала о себе, о своей учебе, о своих мечтах. Виктор тоже немного сказал о себе. Детство — мало интересное, глухая сибирская сторона, где даже во время войны не было затемнения; на кораблях плавать почти не пришлось. Учеба? Но о ней не принято говорить, так же как и о службе. Да о службе и рассказывать-то нечего — так, сухопутный моряк…

И хотя мало было у них общих тем, но разговор не иссякал; обычные пустяки в их устах были наполнены самым глубоким смыслом.

Как-то незаметно они пришли на приморский бульвар, затем на набережную и остановились около парапета. Виктор взял Олины руки в свои, она не отняла. Так и стояли они молча. Внизу лежало море, темное и такое спокойное сейчас, и ласково звенели волны в прибрежных камнях.

* * *

Отсюда открывался широкий простор. Внизу, сразу под ногами, уступами сбегая с гор, жались к бухте белые дома города; около причалов и в стороне от них виднелись овальные силуэты кораблей, и какими они маленькими казались сверху. Далеко, в самом углу бухты, Шорохов различил приземистые здания эллингов своей части.

А впереди раскинулось бескрайнее море. Оно казалось застывшим и в то же время постоянно менялось: то ярко блестело глубокой синевой, то бледнело до светло-голубого оттенка, то становилось матовым, как старинное серебро; временами легкий ветерок нагонял темные пятна ряби, затем они исчезали и море постепенно зеленело, словно подсвечиваемое из глубины.

Сверху казалось, что море выгнутое, как чаша; края его полого поднимаются к горизонту и там незаметно сливаются с более светлым, словно бледным отражением моря, небом, образуя сияющий шар. Вот на самом краю чаши показалась черная точка; она постепенно увеличивалась, и уже стало видно, что это корабль.

— Хорошо! — неожиданно для себя воскликнул Шорохов и взглянул на соседку.

Оля сидела, опустив руки на колени, и тоже смотрела на море, на далекую точку приближающегося корабля, и спокойная радостная улыбка чуть-чуть трогала ее губы. Вот она взглянула на Виктора, и в голубовато-зеленых глазах ее, казалось, отразилось и море, и небо, и солнечные блики.