Взрослые игры

Показалось, ура! Девушка просто иностранка, а у них не принято раздеваться в театре. И вовсе это не теракт, и насчет буфета все обстоит не так уж плохо.

Больше ничего плохого не произошло, напротив, все было чрезвычайно мило. Я всегда долго аплодирую. Терпеть не могу людей, которые с презрительными лицами сидят как деревяшки и ленятся сделать актерам приятное. Но в этот раз я так сильно аплодировала актерам, что у меня заболели ладони. Не то чтобы мне так уж понравился спектакль, просто я радовалась, что все обошлось без федеральных войск. Нет у меня к ним доверия.

После спектакля Морковский робко протянул мне программку. На обратной стороне было нарисовано странное лицо — это было очень боевое лицо, готовое к сражению лицо, лицо с носом, нацеленным прямо на врага, со сжатыми в ниточку губами и стратегическим выражением глаз.

— Кто это? — спросила я.

— Ой, извини-ите, что вы не узнали, — сказал Морковский. — У вас было такое спокойное лицо, как речная гладь, вот я и нарисовал…

— А-а, ну да… просто я сначала подумала, что это не я, а какой-нибудь ваш знакомый боец ОМОНа… а теперь-то я вижу, что это я…

Я не призналась Морковскому, что чуть было не предотвратила теракт, потому что мне было очень стыдно. Но ведь раньше мне и в голову не приходило, что в театре можно бояться.

После спектакля Морковский зашел к нам насчет образа Пугачева, деда Щукаря и Наташи Ростовой. Сказал, что разговаривал по телефону с Мурой, у нее проблемы с сочинением, и вот он специально перечитал «Капитанскую дочку», «Поднятую целину» и «Войну и мир». И кое-что для Муры набросал.

  

Я даже и не заметила, когда Мура успела так подружиться с Морковским.

— Морковский, давай на «ты», — предложила нахальная Мурища.

— Ой, спаси-ибо… — сделал книксен Морковский.

Мы провели чудный, уютный вечер, как будто мы три подружки, одна из которых (не Мура и не я) неумеренно увлекается школьной программой по литературе.

12 марта, пятница

Деньги — это единственное, что меня беспокоит. Если не считать отсутствия сексуальной жизни. Но сейчас даже отсутствие секса отошло на второй план — люди, которые страдают от недоедания, не слишком активны в этом смысле. Не то чтобы я уже сегодня недоедаю (в 9 утра обезжиренный йогурт в рамках диеты, в 11 часов сосиски с горошком, чтобы с утра уже покончить с обедом, в 2 часа дня макароны с сыром, — итальянцы и французы едят много мучного и не толстеют, — сейчас подумываю о гренках, возможно, потерплю с гренками до половины пятого, сейчас только четверть четвертого, съем яблоко).

Так вот, деньги. Не хотелось бы излишне драматизировать ситуацию, но у меня Мура и звери, и я не могу жить как цветок или бабочка, а, наоборот, должна думать о будущем. Если я немедленно не придумаю что-нибудь, скоро мне придется отказывать себе в самых необходимых книгах.

Зарплата в университете будет только через две недели…

…Через две недели я получу 590 глазированных сырков. Сырков 40 уйдет на налоги, останется 550, не так уж плохо. А если перевести зарплату не на сырки, а на что-нибудь другое? Например, я получу 620 упаковок сушеных кальмаров. Выглядит очень внушительно.

Мне еще повезло, что бедность подкралась ко мне внезапно. Вот если бы мой материальный уровень понижался шаг за шагом, если от камамбера я перешла бы сначала к сыру «эмменталь», а уже потом к «российскому» — это было бы совсем не интересно. А вот когда в один миг от моего гонорара не осталось ничего — это очень волнующе, как будто я, как какая-нибудь обедневшая во время революции маркиза, ем сушеные кальмары и печально оглядываю признаки своего былого величия: туфли из «Baldinini», зеленую сумочку, розовый чайник с царапиной и плюшевый дом для Саввы Игнатьича.

— Теперь спокойна за вас с Муркой! Вы можете некоторое время жить на гонорар, — сказала мама, — но ты должна все рассчитать.

— Ну… я уже рассчитала, да. Часть гонорара вложена в воспитание Муры, — ответила я.

Я не сказала, что бывают в жизни такие вещи: увидишь и понимаешь, что просто не можешь их оставить. Мы, например, с Мурой не смогли оставить в магазинах довольно много одежды. К тому же у нас есть уважительная причина — Мура несколько раз меняла имидж.

А вчера мы не смогли оставить в «Пассаже» оранжевого медведя и огромную голубую свинью. Голубые свиньи — наша слабость.

— В общем, ты права. Некоторое время мы можем жить на гонорар.

Мама немного повосхищалась нашей новой свиньей (медведь ей не очень понравился, не так, как свинья) и ушла домой.

  

— Думай, Мура, думай! — сказала я. — А то тебе придется съесть шестьсот двадцать упаковок сушеных кальмаров.

— Придумала! — тут же отозвалась Мура. — Самое умное будет взять в долг у Ирки-хомяка, потому что не придется никуда идти, а наоборот, Хомяк придет сам.

— Знаешь, Мура, что Воланд сказал Маргарите? — сказала я. — Никогда ничего не просите, сами придут и все предложат. Правда, красиво?

— Воланд не имел в виду, что нам нельзя попросить в долг у Ирки-хомяка. Откуда Хомяку знать, что ей нужно самой прийти и принести деньги?