Взорвать Манхэттен

Люди Тони Паллито выяснили, что договоры о заказной статье велись не с владельцами газеты, что осложнило бы дело, а с редактором, причем – через посредника, трусливо и мелко. Была проведена разъяснительная работа с журналистами, публикация отправилась в корзину, взбудораженные писаки высказали свое негодование заказчику, подвергшему смертельной опасности их драгоценные жизни, а затем в укромном месте гангстеры прижали сыночка Пратта, сунув ему под нос материалы о налоговых махинациях в его нефтяной корпорации. Таким образом, агрессору был показан увесистый кулак. С кастетом.

И вот, едва я получаю эти фронтовые сводки, мне незамедлительно звонит Пратт с просьбой о рандеву. Любезностью его тон не отличается.

Свидание с ним я приплюсовываю к череде иных, намеченных на вечер в одном из ресторанов Голливуда.

Он подходит к столу, но руки мне не подает, ограничиваясь коротким кивком. Вопросительно указывает на пустующий стул. Я выражаю безусловное согласие.

− Я приехал сюда потому, что наши с тобой отношения перешли грань разумного, − начинает он. − Ни для кого не секрет, что ты − малый, лишенный брезгливости, но когда речь идет о шантаже моего сына…

− Стоп-стоп! − перебиваю его. – Кто начал первым? Может, сначала следует обсудить наши разногласия на русском рынке? А потом плавно перейти к кляузам на меня Большому Боссу, газетным интригам, созданию ополчения в Совете… Видишь, сколько у нас накопилось увлекательных тем? Я долго молчал, а ты испытывал мое терпение. Теперь настала пора диалога.

− Но причем здесь мой сын? – Его сухая морщинистая физиономия костенеет от трудно сдерживаемой ярости. Губы плотно сомкнуты. Кажется, еще секунда, и он двинет мне в физиономию.

− Может, следует остыть?!. – на повышенном тоне заявляю я. – Или тебе нужен пустой скандал?

Пратт, широко раздув ноздри, откидывается на спинку стула, не отрывая от меня злобного взгляда.

− Я задал вопрос, − произносит холодно.

Он закручен в спирали своей недоброжелательности и, похоже, ему в ней уютно.

− А я отвечу вопросом, − говорю я. – Не пора ли нам обоим остановиться? Разграничить интересы в космических проектах, выработать совместную программу в действиях на внутреннем рынке, просчитать перспективы…

− Я задал вопрос о своем сыне.

− Ему никто не угрожает.

− У меня другие сведения.

− А у меня – самые верные.

− Так вот, запомни, Генри, − с расстановкой произносит Пратт. – Твоих итальянских бандитов я размажу в кровавую слизь, появись они еще раз ближе мили от моего парня. То же самое касается и тебя в отношении моей жены.

− Что за бред…

Он дружески хлопает меня по плечу, и лицо его внезапно расцветает ободряющей улыбкой хорошо осведомленного человека.

− Ты редкий сукин сын, Генри, − с пугающей теплотой произносит он. – Но, похоже, твоему везению наступает конец.

Его слова ошеломили меня, и несколько секунд я растерянно молчу, не зная, что сказать и что выразить на лице. Он внимательно смотрит на меня и ждет.

− Я надеялся, − произношу я довольно-таки твердым голосом, − что мы сможем договориться. Вместо этого приходится выслушивать оскорбления и угрозы.

− Путаница в терминологии, − говорит он. – Это не угрозы, а обещания. И не оскорбления, а определения. Кстати, с ними согласились бы многие. Твой бывший шеф Уильям, доложу тебе, такого же мнения.

Это Пратт о прежнем директоре ЦРУ, авторитетнейшем члене Совета, с кем, как мне известно, в последнее время он крепко сдружился. Факт, работающий против меня. Связи Уильяма безграничны, и свернуть шею тому же Тони он может мановением мизинца. Его ставленники повсюду в нашем разведывательном ведомстве. Кроме того, многие секретные операции финансируются через подвластные ему банковские и коммерческие структуры. Его отставка отнюдь не лишила его власти, а даже укрепила ее.

Пратт поднимается со стула, и уходит. В его слегка сгорбленной спине – уверенная беспощадность. Не хватило ему одного, − плюнуть мне в тарелку. Хотя мысленно он это проделал, и таковую мысль во всем ее смаке отчетливо мне передал.

Я оглядываю бесстрастные лица охранников, растерянно понимая, что, кажется, серьезно влип. Давить на Пратта через сына не следовало, это ошибка. И за такого рода промах Совет способен принудить меня к извинениям. Выразятся же мои извинения в уступках Пратту в России. То есть, в потере десятков миллионов долларов. И это уже им продумано, и одобрено Большим Боссом.

Настырно звонит телефон. И, будто в насмешку, в трубке звучит резкий голос Уильяма:

− Здравствуй, дорогой мой! Ты в Калифорнии? Наслышан. Мои ребята приехали за твоим племянником, а его, оказывается, и след простыл…

− И куда же он делся? – беспечно спрашиваю я.

− А ты не в курсе? – с издевкой спрашивает бывший шеф наших шпионов.

− Представь себе, нет. Но я выясню…

Не дослушав меня, он прерывает связь. Это – демонстрация враждебности и откровенного недоверия.