Взорвать Манхэттен

– Думаю, об этом кому надо сообщит Мустафа.

– Он вновь предлагает мне отправить контрабандой оружие в Европу.

– Очень хорошо. Держи меня в курсе. – Дик запнулся. – Вот что! – Поднял вверх палец. – Обождем со звонком… Прошу тебя сделать следующее: при контакте с Мустафой покажи, что ты крайне разочарован Америкой. Ее людьми, политикой, будущим… Отметь, что эта страна отняла у тебя даже жену… Извини, Абу, я рассуждаю, возможно, непристойно, но мы же профессионалы…

– Продолжай.

– Так вот. После вашего разговора у него обязано составиться следующее резюме: ты в отчаянии, ты ненавидишь все, окружающее тебя, ты агрессивен, способен на неадекватные поступки, но вместе с тем разумно полагаешь избежать их, вернувшись на Восток, в привычную среду, пускай – в те же Эмираты…

– И что это даст?

– Думаю, им невыгодно подобное положение вещей. Они предпримут некие действия…

Дик угадал. Спустя десять дней Абу навестил посланец Хабибуллы, – седобородый пакистанец в блеклой чалме, с морщинистым лицом и серыми сонными глазами. Из его пояснений следовало, что он приехал в США якобы погостить у родственников и навестить прилежно обучающихся в авиашколе курсантов.

Долгий и витиеватый разговор предшествовал жесткому откровению, тщательно разработанному Диком и его коллегами и вложенному в уста Абу:

– Если Хабибулла и вы считаете меня правоверным и доверяете мне, – заявил Абу, неотрывно и строго глядя в глаза собеседника, – то почему думаете, будто я не знаю, ради чего обучаются во Флориде эти парни? И уж если я говорю это, то не собираюсь предавать их, а наоборот, готов всячески поддержать. Я давно думал о том, чтобы на самолете американцев прилететь в тот же Ирак, показав им, что безнаказанно диктовать нам условия они не смогут, несмотря на все ракеты и авианосцы… – Абу говорил зло и убежденно, преисполняясь правотой и силой таких своих слов.

На лице посланника отчетливо промелькнуло смятение. Собеседник напрямик выкладывал разгаданные им секретные планы, но что с того? Ведь перед посланником находился отважный соратник, а не лукавый свидетель. Будь Абу провокатором, разве решился бы он на такие признания? Да и саму затею с терактом в этом случае можно было считать проваленной, а он-то как раз ратовал за ее реализацию. Оставался, правда, один каверзный вопрос: а если американцам, кому вдруг тайно прислуживает Абу, и в самом деле на руку подобная акция? Для того же решительного вторжения в Ирак? Вопрос. Конечно же должный озаботить хитрого Хабибуллу. Неужели он не учитывает такой подоплеки? Или – учитывает, но у него существует иной внезапный план развития событий? Тогда принимают ли во внимание вероятность этого плана в Лэнгли?

А вдруг – существует тактический паритет интересов?

Ведь любой самолет неизменно возвращается на землю, совершая посадку на той или иной территории. В случае же его захвата террористами, неотвратима последующая правовая и дипломатическая волокита… Ее смысл и финал Абу категорически не представлял и терялся в догадках, хотя дисциплинированно следовал всем указаниям ЦРУ, где, возможно, были вычерчены и утверждены глобальные и тактические схемы с учетом любых подвохов, придуманных противником.

– И ты готов пойти на борт вместе с нашими братьями? – торжественно и глухо спросил гость, твердыми короткими пальцами теребя бороду. У него были стылые глаза мудрой и бесстрашной змеи.

– Да исполнится это во имя Аллаха, – ничуть не дрогнув, в тон ему отозвался Абу.

ГЕНРИ УИТНИ

Я открыл глаза. В ровном и скучном свете мелькали какие-то люди в медицинских халатах. Значит, я жив, нахожусь в госпитале.

Мысли текли мерно и равнодушно. Я отчетливо сознавал, что случилась серьезная авария, я наверняка ранен, и отстраненно удивлялся лишь одному – своему полному безразличию ко всему на свете. Может, в беспамятстве той темноты, из которой я возвратился, мне удалось постичь какие-то всепримиряющие истины, оставшиеся во мне, но забытые в ту же секунду, когда забрезжил свет. В этом смысле я мало отличался от младенца, покинувшего утробу матери. Хотя – нет. Младенец знает тайну вечности и безвременья, из которых пришел, но никому не может ее поведать. И утрачивает ее постепенно.