Взлет разрешаю!

За топмачтовиком, который на себя отвлекает, идет торпедоносец, можно сказать крадется. Сбрасывает торпеду, подскоком уходит, буквально перепрыгивая корабль. И все равно, как ни ухитряйся, а потери велики. У летчиков-истребителей, людей рисковой профессии, выживаемость 6–7 боевых вылетов, а у экипажей минно-торпедных полков всего три! Большинство и опыта набраться не успевают. А особенности полетов над морем есть. Трудно на глаз определить высоту над водной гладью, трудно ориентироваться даже штурману, если солнце закрыто облаками или туман. И погода над морем может меняться быстро. Полковой метеоролог дает «добро» на вылет, обещая видимость «миллион на миллион», а вблизи предполагаемого конвоя туман или дождь, ветер.

Потому потери летного состава большие, только за десять месяцев боевых действий полк потерял более двухсот человек и 67 самолетов. Штатная численность – 32 самолета, столько же летчиков, как и штурманов, а воздушных стрелков вдвое больше, один в верхней пулеметной точке, другой в нижней. Фактически за это короткое время полк дважды сменил летный состав и материальную часть. В ВВС морфлота торпедоносцы неофициально считались смертниками. За потопление корабля давали ордена, денежные награды, но многие из награжденных награды получить не успевали, как комэск Тихомиров. Первый Герой Советского Союза в полку, а получить звезду не успел, погиб.

И неудивительно, что следующий вылет едва не оказался не крайним, как говорят летчики и моряки, а последним. Экипаж отправили в поисковый полет. От авиаразведки поступило сообщение, что в районе севернее Локсы видели транспорт и корабль охранения, которые шли на север. Авиаразведчик видел небольшой конвой больше двух часов назад, и сейчас они должны были уже выйти из пролива и неизвестно их местонахождение. Из боеготовых самолетов был один, как и экипаж, потому Павел получил приказ на вылет и приблизительный район поиска.

Взлетели, набрали три тысячи метров. На такой высоте можно дышать без кислородных масок и район обзора большой. Влево-вправо-вперед – видно на десятки морских миль.

Заметили впереди точку, взяли на нее курс, снизились, а это оказался советский корабль, моряки на палубе приветственно бескозырками размахивали. А куда же конвой делся? Зигзагами влево-вправо, на языке авиаторов это называется ходить галсами. Как пропал конвой! Может – стоит в небольшой гавани на разгрузке. А стрелка топливомера медленно, но неуклонно влево клонится, пора возвращаться на аэродром. Справа по курсу на удалении с десяток миль судно. Решил проверить. С малой высоты видно – самоходная баржа типа «Зибель». Фактически катамаран со скоростью хода десять с половиной узлов, для транспортной посудины вполне прилично. Предназначена для перевозки по морю вооружения, для высадки десанта. Имеет одну 75-мм пушку и счетверенный зенитный автомат «Эрликон». Хоть и баржа, а за рубль – двадцать не возьмешь. Павел боевой разворот заложил. Негоже возвращаться с торпедой, уж лучше баржу потопить. Снизился, лег на боевой курс, слушал корректирующие команды штурмана. С баржи из зенитки лупят, на три обычных снаряда один трассирующий. А ствола у зенитной установки четыре, и кажется, что в тебя сноп огня летит.

Штурман торпеду сбросил, Павел взял на себя штурвал, перескочил баржу. Видимо, расчет зенитки опытный, успели установку повернуть и в торпедоносец очередь с близкой дистанции всадить. По правому крылу и фюзеляжу разрывы. И в этот момент торпеда рванула. Грохот изрядный. Если бы не прямое попадание в борт барже, угробили зенитчики самолет. А теперь сами будут спасаться. Павел по самолетному переговорному устройству бортовых стрелков вызвал. Они через блистеры могут самолет осмотреть. Не отвечают, причем оба. Штурмана вызвал:

– Тимофей, жив?

– Жив! Осколки в лицо попали, хорошо – глаза не зацепило.

– Дыма нет? Велики ли повреждения?

– Момент.

Штурман осмотрел самолет, через наушники слышно лишь тяжелое дыхание.

– В фюзеляже справа здоровую дыру вижу, а также две в правом крыле и мотогондолу разворотило.

– Понял. Дай курс.

– Сто градусов. Как раз к своим выйдем.