Его опередил Давид. Он хоть и выглядел как «молнией убитый», соображал, как выяснилось, куда проворней Вадима.
— Отсюда надо уходить, — хриплым шепотом сказал Давид, разгибаясь. — Нас будут искать.
Трудно сказать, к кому он обращался. Возможно, к Реутову, а может быть, к Лилиан, но ответила ему Полина, совершенно не удивившись такому предложению и не потребовавшая, немедленно вызвать полицию.
— Сейчас поедем, — сказала она, снимая на пороге «Коча» свой мокрый плащ и влезая на высокое водительское сидение в одних трусах и лифчике. — Я только штаны, с вашего позволения, надену и сразу поедем.
— Вы бы тоже, господа, — сказала она через мгновение, забрасывая плащ куда-то назад, в просторный кузов. — Зашли бы в машину что ли, а то…
«А то», — согласился с ней Вадим и, открыв заднюю дверь, полез в «Коч».
В салоне, разумеется, оказалось куда теплее, чем на улице, даже притом, что обе двери со стороны водителя оказались сейчас открыты. Но здесь хотя бы не лило как из ведра, а еще через пару секунд — Давид тоже залез в машину и двери наконец захлопнули — натянувшая на себя свитер Полина завела мотор и включила печку. Теперь она действительно принялась натягивать джинсы.
— Там, за сидениями, — повернулась к ним, Лилиан. — одеяла и сумка с едой. А в сумке термос с чаем и коньяк.
Реутов затруднился бы сейчас сказать, чего ему больше хочется, горячего чая или холодного коньяка, но то, чего никак не могла сформулировать голова, великолепно понимало тело. Физиологию не обманешь. Поэтому едва он достал из-за сидений сумку с провизией и в нее заглянул, как тут же и определился. Первым делом, он достал из сумки термос и стопку пенопластовых стаканов, и, совершив невероятное усилие, разлил чай по стаканам, практически его не расплескав. Он наливал стакан, передавал не глядя Давиду и начинал наливать следующий. Куда Давид девал затем переданные ему стаканы, Вадиму было не важно, он сосредоточился на главном, остальное — пустяки. Налить, передать, и не забыть, что делать дальше. Сунув последний, четвертый стакан — «Кажется, не просчитался…» — в круглый держатель на двери, для таких случаев, собственно, и предназначенный, Реутов сосредоточенно завинтил крышку термоса, вернул его в сумку и достал оттуда бутылку коньяка. Трудно предположить, какие фортели способно выкидывать подсознание — «Привет, князю Узнадзе[36] и герру Фройду!» — когда мозги набекрень, но факт: Вадим еще и на этикетку посмотрел и даже языком цокнул, обнаружив, что пить они будут испанский бренди «Рагуза»[37]. Гораздо сложнее, оказалось, извлечь из горлышка пробку, но выбивание пробок ладонью было на фронте любимой забавой Реутова. Так что и с этим он в конце концов справился, но уже на то, чтобы искать стаканы, сил не осталось. Поэтому Вадим просто приложился к горлышку, сделал три умеренных глотка, и, передав бутылку Давиду, достал наконец из сумки сигареты, замеченные им с самого начала и все это время, тщательно хранимые в памяти от забвения. Однако спичек в сумке не оказалось и если бы не Полина, молча передавшая ему через плечо прикуриватель, он так бы и сидел, наверное, тупо глядя на сигарету и не зная, что с ней теперь делать. Вообще голова работала как-то странно. Вот вроде бы совсем недавно — на барже — соображал как надо, и пока плыл, как бы тяжело ни было, явно находился в тонусе, а добрался до берега и сразу «поплыл». И не то чтобы сонливость навалилась, что было бы, между прочим, вполне нормально с устатку и после полубутылки водки натощак. Нет. Он просто никак не мог ни на чем сосредоточиться, а время от времени и вовсе как бы выпадал из действительности, проваливаясь в какие-то вроде бы совершенно не знакомые, но при этом узнаваемые «места». Но стоило ему в очередной раз «очнуться», как все это куда-то исчезало, оставляя по себе лишь смутные воспоминания о пережитых эмоциях. Не больше. Но не жаль, потому что, «пробудившись», он хоть мир начинал воспринимать в деталях. Сейчас, например, прикурив и возвратив остывший прикуриватель Полине, он сообразил вдруг, что, во-первых, они уже едут, и, во-вторых, что курят все, а не только он один. Бутылка, из которой он только что пил, уже пустая катается по полу, а на коленях у него лежит аккуратно сложенное сухое одеяло. Когда и как оно туда попало, сказать с определенностью Реутов не мог. Просто не помнил. Зато сейчас он вспомнил кое-что другое, а именно то, что сказал ему Давид еще на борту баржи, и сразу же — пока память «держала» — перешел к делу.
— Куда мы едем? — спросил Вадим.
— Из города, — кратко ответила Полина, сосредоточенно разглядывая дорогу сквозь ливень, который не думал прекращаться и, кажется, усилился еще больше.
— А конкретнее нельзя? — Реутов наконец нашел в себе силы, развернуть одеяло и закутаться в него, как в плащ.