Наглость ее обращения с этими категориями прямо поразительна.
Чуть ли не на второй Критический день Рыбный Садок Промышленников и Предпринимателей (РСПП) пишет в говорильню: так, мол, и так. Лопухнулась РФ с трудовым законодательством. В Лихие годы, наверное. Пошла на поводу у т.н. цивилизованных стран. Отдала дань безответственному популизму. По ныне действующим бумагам так получается, что капиталист и на улицу не смей трудящегося выкинуть. То есть, конечно, выкидывай сколько хочешь, но вроде должен выкидываемому сколько-то отслюнить. Типа выходное пособие. Или типа неустойку. Разве это не препона оптимизации сальдо-бульдо? Ежели капиталисту, например, вот как сейчас, пришла внезапная охота закрыть лавочку и свалить на Балеарские, допустим, острова. Короче, давай, давай, говорильня, в темпе отменяй этот идиотский параграф.
Есть, говорят, в столице нашей Родины такой ресторан, где пол прозрачен и является как бы крышкой аквариума. И там плавают все эти чудища и гады, заглядывая под юбки дам. Посетитель, в свою очередь, присматривается к чудовищам, потом подзывает официанта и говорит, показывая пальцем: хочу, дескать, кусок вот этого, с гляделками такими хитрыми; под соусом таким-то; с бутылочкой холодного шабли. Теперь вообразим, что водоплавающая эта снедь в ответ, как один человек, протестующе бьет хвостом - в смысле: требуем сперва, в преддверии сковороды, скормить нам самим центнер-другой рыбной мелочи, причем свежей. Официальный такой демарш РСПП.
Другой пример наглости. Другой Критический день. Возбухают - опять же в говорильне - обе Кормушки: Единая и Справедливая. Выходят с инициативой, блин. Что, дескать, в целях защиты населения от взрывов бытового газа было бы исключительно гуманно приказать ему, населению, - немедленно и поголовно застраховать все его комнаты, и квартиры, и коридоры, и чуланы. Заодно разгрузить все эти старые бабушкины нитяные и фильдеперсовые чулки, лопающиеся от столь лакомой в настоящий момент ликвидности.
Как ни странно, креативы эти не прошли. То есть - пока. Ограничимся, указано, нанотехнологией традиционной. Ударим по чулку с той стороны, где все равно и так дыра. Будем с Нового года драть за свет, за телефон, за тот же газ, за то же самое жилье, за воду холодную и горячую, а главное - жилконторам за тепло и участие - на четверть больше, - и хватит с них. С безмозглых. Пока.
Потому что комсомольцы - беспокойные сердца. Комсомольцы все доводят до конца.
10/11/2008
Памяти Охотника
Надо помянуть, непременно помянуть надо. Сто девяносто - не шутка. До полного округления даты собрание его сочинений, пожалуй, не достоит.
Став позапрошлым, девятнадцатый век стремительно уплывает в темноту и тает, как льдина. И.С. - на самом краю.
Надо помянуть, непременно помянуть надо. И по этому случаю политику к черту. Позабыть, как там врио полудиктатора хлопочет, чтобы принципал стал полным наконец. Речь, видите ли, продолжалась 85 минут и 56 раз прерывалась аплодисментами.
А это ведь И.С. реально вывел ихних пра-пра из крепостного состояния. На пару с Григоровичем. Исключительно средствами стиля. Тот - сын украинца и француженки - сочинил вещь, которую порядочные люди не могли читать без слез: "Антона-Горемыку". Про то, что крестьянин, очень вероятно, обладает способностью чувствовать себя несчастным - то есть душой, хотя и небольшого размера. Как бы детской. Ну и глухонемой.
А этот, значит, потомок татаро-монгольских агрессоров изобразил картину совсем другую. На которой фигуры в крестьянской одежде такие крупные, с насмешливыми лицами умных взрослых. И тут же - злые карлики в сюртуках и куртках делают разные повелительные, угрожающие жесты. Не обращая внимания на пейзаж и экономику. Не замечая, как они в этом пейзаже и в этой экономике смешны.
Крепостное право морально устарело в момент: как только тираж "Записок охотника" был развезен по книжным магазинам. Понимать его как норму жизни сделалось неприлично. (Пользоваться - дело другое.) Через девять лет пришлось вообще отменить.
Так литература освободила народ. И он двинулся вперед. И отнял власть у прежних карликов. И отдал новым - которые умеют хлопнуть в ладоши 56 раз за 85 минут.
И то сказать: злоключения Антона-Горемыки значительно уступают приключениям Ивана Денисовича.
Надо помянуть, непременно помянуть надо.
Если бы тайная полиция поставила всю русскую литературу к стенке, выстроив по росту, Тургенев оказался бы правофланговым. Огромного был роста.
И мозг у него был почти нечеловечески тяжелый. 3 кг 700 г, если не путаю.
Плюс правильное, действительно высшее образование. Плюс сотни километров пешего хода: за тысячами птиц (письма пестрят похвальбой: вчера убил столько-то, сегодня - еще больше).
Наслушался русской речи. Любил ее, как собственный ум. Как здравый смысл, олицетворением которого и был. (Главным образом в текстах, конечно: в жизни-то, особенно в личной, такой же безумец, как и все.)
Последние слова: - Прощайте, мои милые... мои белесоватенькие...
За столько лет на чужбине не потерял суффикса.