Вздох

Выбравшиеся из вертолёта бойцы рассредоточились вокруг вертолёта. Трое останутся с пилотом в качестве охраны, а четверо и командир отправятся с нами.

– Витя, кажется, Макар всё-таки перегнул палку: каким бы удобным это ни было, но он же тяжёлый. Да и плащ-то зачем?

Слегка непривычно обращаться к взрослым мужикам по имени, но начальник я или кто? Но, если честно, перейти на «ты» было их инициативой. А то, что к нему по имени, так мало ли сколько по империи Викторов ходит в наёмниках. А вот Дрозд был в своё время известен, хотя тоже не уникальный позывной.

– Там же по кругу бронежилет, чего ты ожидал? Учитывай тяжесть и повышенную инерцию, и всё будет отлично. Против бронебойного третий класс защиты, конечно, не поможет. Но в крепости ты будешь смотреться не так стильно, – отпустил колкость командир.

А то я не видел, как парни еле сдерживались от смеха, когда я всё это нацепил. Ну-ну.

– Ладно, нас, похоже, уже встречают.

Из подъехавшего по полю седана вышел шофер и нерешительно переминался у открытой двери, не зная, что делать дальше.

– Не понял. Это нам ехать вот в этом? – возмутился командир.

И я его понимаю.

– Ну, вчетвером, в принципе, поместимся, – всё же высказался я.

– Я не буду разбивать группу. Погоди немного.

Витя отправился к водителю, коротко переговорил с ним, потыкав пальцем в машину, и приглашающе махнул нам:

– Вопрос решён. Водитель останется тут. Малой, – обратился он к самому крупному бойцу, – за баранку, выедешь на трассу, а дальше по навигатору.

Через полчаса мы подъехали к красивой старинной двухэтажной усадьбе. Окрашенный в яркий лазоревый цвет дом будто сошёл с пасторальной открытки. Выгрузившись из машины, мы остановились перед дверью, тотчас распахнувшейся, словно нас и ждали. А, ну да, всё верно, не стоит отвлекаться перед делом.

Встретила нас лично вдовствующая княгиня, Мария Николаевна Дашкова.

– Добрый вечер, сударь, – мгновенно вычленила она меня из представшей перед ней толпы. – Прошу вас обождать в гостиной, мы скоро будем готовы.

С любопытством оглядываясь, я проследовал за ней и аккуратно присел на диванчик. Бойцы остались бдеть стоя: два у входа, ещё двое замерли у окон, а командир занял место за моей спиной.

Красота… Да сюда по билетам пускать можно: это же натуральный музей. Никакой современной техники, никакой пластмассы, только дерево, стекло и металл. Даже люстра и та на свечах. Поражает, но жутко непрактично в наше время, хотя, наверно, этим и подкупает.

Через несколько минут вернулась княгиня и, проигнорировав бойцов, позвала меня за собой. Мы прошли на мансарду, где в кровати без движения покоилась благообразная старушка, окружённая первой увиденной мной в доме техникой. На чём всё это работает? Розеток-то нет. Неужто на аккумуляторах? По крайней мере, внешне всё выглядело именно так. Помещение можно было бы назвать чистым, если бы не чёрный грибок, портивший всё благолепие, он разросся на стене за спинкой кровати.

Оглядев внутреннее убранство, Витя дал отмашку бойцам остаться снаружи, а сам встал рядом.

– Моя мать не отличается крепким здоровьем, – тем временем ровным голосом рассказывала Мария Николаевна, – поэтому пришлось обустроить для неё комнату. В этом доме современные вещи не приветствуются, но лучше так, чем дать ей умереть из-за замшелой традиции. Уходить отсюда она не хотела и мне запретила увозить её, даже если ей станет совсем плохо.

Но в последнее время появилось вот это, – указала она на чёрное пятно. – Сначала было небольшое чёрное пятнышко, но сколько его ни обрабатывай, на следующий день оно вырастает ещё больше, а неделю назад мать запретила его трогать и перестала реагировать. Не уверена, честно сказать, что это ваш профиль, но один мой друг посоветовал обратиться именно к вам, хотя бы для того, чтобы удостовериться в этом. Вы ведь будете что-то делать и мне надо выйти?

Впервые она выказала хоть какой-то намек на эмоции, и это было похоже на недоумение. Кажется, она даже не совсем понимает, к кому и зачем обратилась. Внутреннее переживание и печаль никак не проявлялись на её лице, но глубокая грусть и чувство предстоящей утраты сквозили в каждом слове.

Зябко. Хочется помочь, но я делаю то, что могу. Обычная до странности усадьба, нарядная, как ёлка в Рождество в давно покинутом доме. Корабль судеб, оторвавшийся от волн времени и противостоящий штормящим нововведениям с детской непосредственностью. Не чувствую себя правым нарушать местные правила – странные, но в чём-то даже справедливые.

С материнской заботой на меня взирает дух пока ещё живой женщины. Она выглядит гораздо моложе себя прежней, червонной красотой на самой границе увядания. Она с печальной улыбкой качает головой. А за ней – менее чёткие силуэты, смотрящие кто с интересом, кто с неодобрением, а кто и безразлично, утратив почти все собственные черты. Нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга.