— Слушай, ты знаешь, где я работаю, — Ермилов запоздало вспомнил, что свой телефон оставил на службе в сейфе. У мобильника наверняка села батарея от настойчивости Людмилы. Лучшее нападение — это защита. — Я был на оперативном мероприятии!
— С возлияниями? — учуяла запах спиртного Людмила и так энергично кивнула головой, что заколотые на макушке рыжие волосы рассыпались по ее плечам. Ее бледное лицо, казалось, побелело еще сильнее. Она выглядела сейчас красивой и опасной. Короткова могла и запустить чем-нибудь, что она и сделала. В коридоре стояла детская красная пластиковая лопатка для снега, она и пришлась Ермилову между лопаток, когда он протиснулся мимо жены и зашел в квартиру.
В таких случаях он всегда молчал, что выводило Люську из себя еще больше. Но сегодня она обиженно удалилась в спальню и хлопнула дверью, выбив окончательно остатки сна из Олега.
— Ну и что я сделал? — он развел руками, обращаясь к стеллажу с книгами.
Не снимая куртку, прошел на кухню и вдруг обнаружил там Петьку. Тот грыз черствую горбушку хлеба, и сна у него ни в одном глазу.
— Спать неохота, — пожаловался сын, понимая, что у родителей вышла размолвка.
— Мне тоже, — Ермилов потрогал чайник и включил под ним конфорку, спросил рассеянно: — А ты чего тут? Шел бы спать.
— Так не хочу, — удивленно ответил Петька. Он подошел к окну и, облокотившись о подоконник между горшками с алоэ и геранью, с тоской поглядел во двор. Освещенная уличными фонарями, в центре двора белела пустынная хоккейная коробочка. — Вот ты столько времени обещаешь сходить с нами на каток, и все тебе некогда.
— А пошли сейчас! Тащи клюшки и коньки, — махнул рукой Олег, выключая конфорку.
Петька не стал задавать лишних вопросов. Собрался мгновенно, не воспринимая ночной поход на хоккей как безумие.
Они успели поиграть минут двадцать… Стукали клюшки о лед, летели в лицо ледяные крошки, шайба то и дело билась гулко о деревянные борта коробочки, Петька с гиканьем носился кругами, они оба наглотались холодного ночного воздуха.
Но появившаяся внезапно Людмила прервала эту ночную вакханалию и велела немедленно отправляться домой. Когда несостоявшиеся чемпионы ковыляли на коньках к дому, Люся придержала за рукав Олега и зашипела:
— Ты спятил, Ермилов? Тебе сколько лет?
— Ну не такой уж я и старый, — проворчал он, чувствуя, что остаток ночи проведет в собственной постели, а не на кухне и не в ванной.
Еще вчера, когда возвращался от Полторанина, Ермилов по дороге завез домой армейскую форму и, облачившись в нее утром, со смехом подумал, глядя на одинокие звездочки на погонах, что понижение сразу на два звания это уже чересчур. Ощущение возникло такое, словно первый раз в первый класс.
Он чувствовал себя крайне некомфортно и в этой форме, и в этом звании, и почувствовал еще хуже, когда приехал в редакцию газеты. Предъявив удостоверение на проходной, Олег поднялся на третий этаж и увидел довольно убогую обстановку, оставшуюся с советских времен и обветшавшую до предела. В прокуратуре еще года два-три назад все выглядело точно так же. И дело не только в старых, заляпанных чернилами столах со сколами на остатках полировки и не в сейфах-мастодонтах, внутри которых прятали водку, чаще коньяк, а в атмосфере распада. Однако довольно быстро отгрохали ремонт, получили новую мебель и компьютеры. Но то Генпрокуратура, а тут еле сводили концы с концами, и не витал оптимизм в пропахшем кипами старых журналов и рукописей воздухе.
Олег зашел к главному редактору, и тот, поглядывая на нового «корреспондента» поверх очков с опаской, сказал:
— Я вам выделил кабинет, чтобы отдельно… Так ведь вам лучше. Как я понял, вы к нам ненадолго?
Распространяться о своих планах Ермилов не собирался и только кивнул. На этом его представление по начальству можно было считать завершенным. Он получил ключи от своего кабинета и, пока искал его, натыкался на любопытные взгляды сотрудников газеты. Зашел в кабинет, испытав облегчение. Новые коллеги не все порадовались приезду майора Гаврилова из дивизионки, думали, что без блата тут не обошлось.
В небольшом пеналообразном кабинете моргала лампа на потолке. А если выключить — темно. Единственное грязноватое окно выходило во двор с заснеженным садом. И на типографию. Письменный стол был завален рукописями от предыдущего хозяина. Воняло табаком, въевшимся в стены и мебель. На небольшом стеллаже стояли книги и пишущая машинка «Unis».
Олег взял наобум одну из книг. На первой странице была надпись-посвящение: «Леониду Ивановичу на память от автора и с надеждой на дальнейшее сотрудничество». Хмыкнув, Олег поставил книгу на место, нашел телефон с перетянутой изолентой трубкой и проверил, работает ли. В трубке с шипением раздавались натужные гудки.
Усевшись на шаткий стул с сомнительными пятнами на потертой когда-то красной обивке, Олег задел ногой пустую водочную бутылку под столом.