Вызов

Предыдущие три с небольшим года Ро был «любимчиком» у старших потоков. Прочие «младшие» доблестно сносили все невзгоды периода, опуская покорно глаза, признавая авторитет силы и выполняя мелкие, но зачастую обидные поручения: чистили «выпускным» сапоги, бегали в качестве посыльных, уступали самое вкусное от обеда, отдавали честь совсем как офицерам и многое другое, что уже поколениями считалось обычной кадетской традицией. Однако привезённый из соседней страны «Халасатец» был тем ещё упрямцем, знающим бессчётное множество ругательств и согласным скорее подраться, а точнее быть побитым, чем подчиниться отроку постарше и, тем более, заискивать. Капитан четвёртого корпуса полагал, что пройдёт месяц-другой, и новичок уразумеет и научится находить общий язык с соратниками. Это было одно из его немалочисленных заблуждений.

– Эй, я к кому обращаюсь?!

Но вот старшие разъехались по войскам, и Верин счёл своим долгом перенять эстафету. Он с первого дня задирался, но теперь в голову ударила власть, а укрепить её быстрее и надёжнее, как известно, можно лишь за счёт других. Такие петухи шли на многое, чтобы подняться в собственных глазах, а то и взлететь!

Увы, ни люди, ни бисты летать не умели. Разве что алорцы, да и те только на воздушных кораблях. Сейчас Ро было четырнадцать, и он уже не мечтал украсть дирижабль. Уж точно не в ближайшие годы. Вот если выбиться во флот, а потом в офицеры, а затем получить задание где-нибудь на границе… Амбициозные и абсолютно неосуществимые мечты.

Попав в четвёртый кадетский корпус три года назад, Роваджи оказался единственным мальчишкой, не державшим в руках шпаги. Его сверстники смальства знали основы и регулярно упражнялись в фехтовании. Пришлось нагонять и терпеть издёвки. И всё же в важнейшем искусстве Ро отставал по сей день.

В рукопашной он тоже не был хорош: до худших времён бегал по халасатским улицам и крышам, а если вздорил с соседской ребятнёй, матери растаскивали драчунов и ругали. В Алуаре не было слова «семья». Там жили общинами, а детей отправляли в воспитательные корпуса с пяти-шести лет, откуда распределяли в десять и пятнадцать по призванию. Стать кадетом – большая честь, да только брали в их ряды многих, чтобы регулярно пополнять армию. От слабых и ненужных быстро избавлялись, перебрасывая на передовую.

И каковы же были шансы прижиться у мальчишки, объявленного полукровкой и с рождения впитавшего совершенно другую культуру и быт?

– Может, он прыгнуть собрался? – послышался другой, менее звонкий и громкий голос. Принадлежал он Сарвиану, вечно таскавшемуся за дружком.

– Давно пора! Слышишь, Бродяга? Поторопись, пока я тебя сам не спихнул! – выкрикнул Верин. – Нет, ты оглох?

– Да что ты от него хочешь? Слов он не понимает. Он же халасатец. Они дикие и путаются со зверьём!

Послышалось пыхтение. Кадеты упрямо лезли на крышу, но Ро даже не глянул в их сторону. А зачем? Всё уже решено. Снова поцапаются, скорее всего подерутся и вместе понесут наказание. Или никто не глянет в их сторону, и кому-то ходить с новыми ссадинами и обманывать ротного, что упал. А хотелось просто побыть в тишине.

«Прости. Прости меня! Я ужасная мать! – шептала она ему на ухо в самый худший из дней, обнимая так, что едва не душила. И это был единственный раз, когда она просила прощения. – Но теперь у тебя всё будет хорошо. Здесь о тебе позаботятся, обеспечат будущее, дадут достойное образование. Заведёшь друзей».

Слова, слова, слова. Причины и оправдания. Но в Ангре можно было найти работу, напроситься к кому-нибудь в помощники. Можно было урвать подсохший ломоть хлеба в праздничный день у храма. Украсть, в конце-то концов! А если совсем беда – всегда есть шанс убежать и спрятаться, и ни стража, ни разъярённый лавочник, ни хулиганы не найдут тебя в огромном лабиринте улочек и дворов.

А здесь красиво одевали в национальную изящную форму, пока ещё лишённую цветов. Ни охра, ни сирень, ни морская волна – только белый и серо-коричневый. Прилежные рубашки, смиренные котаны с прямыми разрезами по бокам до узких поясов, переходящих в ремни портупеи, удручающе узкие штаны, длиннющие ботфорты, чтобы удобнее было припадать на колени, шершавые перчатки для фехтования – всё предельно одинаковое, кроме, разве что, одной детали. Полукровкам полагалось носить красные повязки на левой руке, чтобы любому издалека было очевидно их презренное происхождение. Ещё здесь были трёхразовое питание и кружка молока со сдобной булкой перед сном, сезонные поездки на море, регулярные построения, военная подготовка, воспитание через труд, армейская дисциплина, жёсткий свод правил и наказаний, безоговорочная стабильность и определённое будущее. Однако здесь не было ничего личного и частного: ни вещей, ни судеб, ни стремлений, и кто-то уже давно решил за тебя, как будешь выплачивать долг отечеству. А что касается образования – учили, в основном, убивать и как не умереть, убивая.