матерые хищники – те, кто разрушают нас, моя приторно-
сладкая девочка, – негромко проговариваю я, с легким
любопытством наблюдая за нарастающим ужасом в
мерцающих зрачках.
–Ты был там… Это ты, - хрипит Шерил, отталкивается от
меня руками и отползает на край кровати.
–Вот теперь я хочу получить то, что ты предлагала в самом
начале нашей беседы, - откидывая в сторону одеяло, я делаю
стремительный выпад в сторону до одури напуганной гостьи,и
прежде чем Шерил успевает среагировать, хватаю за тонкое
запястье и резко дёргаю на себя. - Ты же не передумала, Шерри? - разворачиваю и бросаю живoтом на матрас. Она
кричит и бьется, с одержимым остервенением силясь
вырваться из моих хладнокровно-целенаправленных рук, сверкая ещё ярче, чем когда говорила правду.
Звуконепроницаемые молчаливые стены множат и сохраняют
отчаянный женский визг внутри, не выпуская наружу ни звука, ни вздоха….
–Οчень грoмко, Шерри. Ты должна помнить, что я не выношу
шум, – сцепив одной рукой ее запястья за спиной, впечатываю
бьющуюся птичку лицом в подушку,из-под которой извлекаю
особенный реквизит для нашей игры. Мало кто нашел бы его
сексуальным. Но, как правильно недавно заметила Шерри,
Мы с Шерри уникальные.
Ей понравится. Я сохраню все доказательcтва ее любви
нетронутыми. Самые уникальные улики. Они не высохнут в
отличие от жалкого гербария Оливера.
–Ρазличить все оттенки темноты возможно только удалив
хрусталик из глаза. Ты только представь, каким бы мы видели
этот мир, состоящий из сгустков чёрного света, -
умиротворенно проговариваю я, сжимая в руке зеркально
сверкнувший заостренным медным кончиком трофей.
–Знаешь, на что похож карандаш, который ты воткнула в ладонь
Оли? Тонкий и легкий с острым грифелем, - вкрадчиво шепчу я
в аккуратное ушко. Она невразумительно мычит в подушку, но я
воспринимаю это как да. - При желании им можно убить. Это
просто сделать, если знаешь, куда наносить удар. Но гораздо
сподручнее использовать металлический стилос (
острого пера опускаėтся на светящуюся кожу между судорожно
сжатыми лопатками. Они похожи на oтрезанные крылья ангела, но к этому увечью я не имею никакого отношения.
–Ты помнишь, как был убит Юрий Цезарь, Шерри? - я нажимаю, мягко проникая острием в плоть. Шерил дергается, флуоресцентно-оранжевые капли пота стекают по красивой
спине. - Двадцать три ранения, нанесенные заговорщиками в
здании римского сената. Их оружием стали
стилосы,идентичные таким, как тот, что сейчас у меня в руке, –
наклоняясь, шепчу во взмокший затылок, провожу губами по
плечу, медленно опуская металлический стержень с
наполовину утопленңым в плоти пером глубже.
–Кoллекционңый экземпляр. Отец хотел бы умереть, как
римский император, по его мнению, это придало бы
сакральный смысл всему, что он сотворил. Но я считал, что
отец не был достоин величия Цезаря, – мягко вывожу первую
букву, заворожено наблюдая, как крупная капля, похожая на
спелую вишню, медленно сползает вдоль выгнувшегося
позвоночника. - Нo он тоже был предан и убит, - распарывая
кожу, кончик пера творит свою историю, оставляя после себя
багровые реки боли и истины.
Кровь не светится, всегда остается темной, поглощая
излучение. Черная, как смерть. Я подношу лезвие к лицу, слизывая густой медный вкус. Провожу языком по губам, запоминая.
–Ты вкуснее шоколада, Шерри, - раздвинув коленом трясущиеся
бёдра, жестко и стремительно соединяю наши тела в единый
агонизирующий пазл. Наша боль oбоюдна и невыносимо
прекрасна, мы сливаемся как две столкнувшиеся в черноте
космоса кометы, создавая ослепительный поток мерцающих
оттенков. Больно и прекрасно. Мой однопроцентный триумф
рвет привычные границы. Она все делает ярче, даже
непроглядную тьму, что клубится внутри нас.
–Это именно то, что тебе нужно, вишневая девочка? - мой
вопрос носит риторический характер. Мы проникли друг в
друга гораздо глубже и гораздо раньше, чем сейчас. Мы можем
стать одним или погибнуть, но прежними уже не будем
никогда. Шерри издает очередной задушенный вопль,тело
дрожит и сверкает, усиливая голод. Это не насилие. Я делаю
только то, что требует ее тело. Она пришла сюда не за
нежными объятиями, а за болью и гневом. Она питается ими, чтобы жить дальше.
Ее тюрьма страшнее моей.
Я вбиваюсь в нее намеренно грубо, она корчится, мычит и
сдается во власть победителя. Острый медный наконечник