Выстрел в спину

На снимке Ветров стоял на снегу и, упрямо прищурившись, смотрел вверх, видимо, на вершину горы.

— Хорошая фотография, — Лева вернул карточку. — В каком журнале будет опубликована повесть?

Шутин назвал редакцию, где Лева несколько дней назад брал экземпляр для экспертизы.

— Кто отнес рукопись в редакцию? — спросил Лева, уже понимая, что вся работа последних дней, такая стройная и красивая версия рушится к чертовой матери.

— Я и отнес. — Шутин пожал плечами. — Кто же еще?

— Извините, — Лева взял Шутина под руку и вывел в коридор, — извините, Евгений, подождите здесь минуточку. — И, оставив недоумевающего Шутина за дверью, бросился к телефону. — Чья повесть лежит у вас? — спросил Лева у редактора отдела прозы.

— Евгения Шутина, — ответил редактор как-то неуверенно.

— Передавая вам экземпляр, Шутин сказал, что это его повесть?

— Он принес, титульного листа не было, и я решил… — Редактор отдела помолчал. — Шутин сказал: «Прочитайте и скажите свое мнение, по-моему, это здорово, только не знаю, как назвать». Шутин что, собирается придумывать название для чужого произведения?

— Извините, я позже вам все расскажу. — Гуров положил трубку и пригласил в кабинет Шутина, который объяснил все очень просто.

Ветров первого сентября отдал законченную и только что отпечатанную, взятую от машинистки повесть (зачем-то прямо всю папку) Шутину и по старой привычке попросил прочитать и высказать свое мнение. После смерти друга Шутин два экземпляра передал в журнал, а два оставил у себя. А действительно, куда их девать?

Как ни пытался Лева в процессе беседы скрыть от Шутина свои подозрения, тот в конце концов понял и сказал:

— Неужели вы подумали, что я мог стащить рукопись? Как же вы работаете, если так плохо разбираетесь в людях?

Почему-то каждый порядочный человек считает, что ни у кого не может даже возникнуть сомнения в его порядочности. Гуров взглянул на Шутина и как-то впервые увидел, что человек этот далеко не молод, черные кудри сильно прибиты сединой, морщины на лбу глубокие, глаза усталые и чуть-чуть безразличные.

— Отвечу банально, — после затянувшейся паузы сказал Гуров. — Человек хороший порой бывает противоречив, и разобраться в нем трудно, а плохой — искусно лжив, и разобраться в нем еще труднее. Возьмем, к примеру, вас. — Лев еле сдержал улыбку, так по-мальчишески воинственно Шутин вздернул подбородок и расправил плечи. — Или не надо?

— Почему же? Очень даже интересно, — нараспев произнес Шутин.

— У вас погиб друг, и ваше желание помочь в розыске преступника было бы естественно, — начал спокойно рассуждать Гуров. — Однако вы не помогаете, а все время мешаете нам.

— Факты, факты, пожалуйста, — перебил Шутин.

— Вы молчите о ключе от квартиры Ветрова, который у вас имеется, молчите о рукописи, сданной вами в редакцию, и наконец, вы являетесь ночью на квартиру покойного, демонстративно оставляете там окурки сигарет, как бы заявляя нам — раз вы такие умные, вот вам еще один ребус, кроссворд.

— Я совсем не думал так, — сказал Шутин, запнулся, поняв, что проговорился, и вновь воинственно напыжился. — Вам не понять. Да, да, это я был у Павла, вам не понять, зачем я приходил, и вообще… — Он запутался и махнул рукой.

— Возможно. Однако, согласитесь, вы мешаете нам. Вы не замыкайтесь в гордом молчании, ответьте прямо — мешаете или нет?

— По-вашему получается… — Шутин замялся и коротко закончил: — Мешаю. — Затем не удержался и добавил: — Не умышленно, конечно.

Гуров поднялся, обошел стол и положил перед Шутиным бумагу и ручку.

— Нам бы очень хотелось вас понять, Евгений Семенович. Не жалейте времени и бумаги, изложите как можно подробнее, зачем вы пришли на квартиру Ветрова и что там делали около часа.

Шутин хотел по привычке съязвить, сдержался, пожал лишь плечами, как бы говоря: ну что с вами, настырными, сделаешь, и стал писать.

Лева вынул из сейфа папку с документами и, делая вид, что читает их, углубился в размышления. Главное в этом человеке — уязвленное самолюбие, не дави на него, раскрывай его аккуратненько, шажок, еще полшага, затем еще чуть-чуть.

Шутин писал быстро и легко, думая о том, что сидевший напротив мальчик шустер и прямолинеен и ему никогда не постичь, что же на самом деле произошло.

Он писал неправду, понимая, что вновь смалодушничал. Не здесь, когда лгал, а тогда, с рукописью Павла Ветрова. Повесть, конечно, надо было переписать, а он лишь снял титульный лист: узнают стиль Ветрова — пойдет под его именем, не узнают — Шутин поставит свое. Отнес и испугался, поздно сообразив, что манера письма Ветрова широко известна, не разберутся в редакции — обнаружится подлог после выхода журнала. Еще хуже. Украсть не сумел по-умному, даже на это не гожусь, рассуждал он, расписываясь под своим объяснением.

— Пожалуйста. — Шутин протянул две красиво исписанные страницы.

Лева пробежал их мельком, спрятал в папку.

— Спасибо. Возможно, в прокуратуре…

— Понимаю, — перебил Шутин. — Меня будут официально допрашивать.

— Порядок, — Лева развел руками. — Еще одна просьба, раз уж разговор у нас пошел откровенный, напишите, у кого в вашей компании был пистолет.