Выстрел в Опере

Анна медленно открыла кулак, влюбленно взглянула на вновь обретенную Лиру и внезапно с криком сорвала с головы ненавистную унылую шляпку и зашвырнула ее на ближайшее дерево.

Шляпа зацепилась за ветку.

— Я стану поэтом!!!

— Прикажете достать? Или изволите заниматься декорированием сада? — послышался голос.

Знакомый! Очень знакомый.

Маша развернулась на 90 градусов.

И увидела Демона.

Даша развернулась и увидела Демона…

Надеюсь, вы не настолько наивны, мой любимый читатель, чтобы поверить: Землепотрясная и отчаянно безголосая Даша так просто отпустила неуемную студентку-историчку гулять по Прошлому?

Дабы бросить подругу в столь ужасающем ту положении, уходящей пришлось откупиться тайной: где, как и когда Даша может сыскать запропавшего Яна.

Хоть, невзирая на всю свою великую важность, тайна эта уместилась в одно предложение:

«Андреевский спуск, второй 13-й дом, в любую минуту».

И съезжая на красном мопеде по крутому и змеинообразному руслу Андреевского, Даша жутко хмурилась, думая:

«В любую минуту? Это что же, он там целыми днями сидит?»

Подразумевая: «Полной херней чувак мается, вместо того, чтоб мне позвонить!»

А вот странный адрес — «второй 13-й дом» — Дашу ничуть не смущал.

Андреевский недаром слыл в народе «чертовым спуском», будучи единственным из бесчисленных улиц Киева-града, чей порядок номеров шел не от центра, а к центру. А перевернутый отсчет, как и перевернутый крест, как «отче наш», прочитанное наоборот, — издавна почитались сатанинскими штучками.

Стоило ли удивляться, что в пределах 750 метров древнего и змеиного взвоза уместились и Старокиевская гора (где бдели ночами Трое), и стоявшая напротив «породившей город» горы — Андреевская церковь (в доме у подножья которой Миша Врубель написал своего первого «Демона»). И «Центръ старокiевскаго колдовства» (где передала Трем свою силу Киевица Кылына), и первая Лысая Гора Киевица…

И расположившиеся насупротив ее три 13-х дома!

В первом из них с 1906 по 1913 год жил Машин любимец — Миша Булгаков, а с 1991 проживал музей его имени.

Во втором же, куда и катила влюбленная Даша, поселилось недорогое кафе, значившееся под номером 13-Б.

И зайдя в него, поворошив пространство глазами, Чуб отчего-то сразу смекнула:

«Дело — полное „Б“».

Маленькая, практически пустая кафешка, с обшитыми деревом стенами не таила в себе Яна, поджидающего ее «в любую минуту».

«А вдруг он только Машу ждет?» — еще сильнее невзлюбила она бросившую ее подругу-предательницу.

Землепотрясная прошлась по залу, лавируя между дощатыми столиками. Дошла до окна, демонстрирующего ей профиль дома-музея Булгакова. Потопталась. Надулась, как шар. И совсем уж собралась уходить, провозгласив предательницу Машу заодно и обманщицей…

Как вдруг оглянулась.

За столом, мгновенье тому одиноко-пустым, сидел Ян.

Медноволосый. С собранным и угрюмым лицом.

— Вы искали меня? — Его рука, покоящаяся на темной столешнице, была украшена массивным серебряным перстнем.

— Ян! — Руки и плечи влюбленной подскочили от радости.

— Должен ли я вам напомнить, — сдерживающе холодно спросил Дашин Демон, — что я — Стоящий по левую руку. А вы — Киевица! Такова Истина Равновесия. Изменив подобное расположение сил, мы нарушим закон.

— То есть ты меня больше не любишь? — сделала Чуб из сего величественного заявления низменный (и, замечу, совершенно правильный) вывод. — И не любил, значит? — закусила губу она. — Ясненько. На хрен тогда пургу гнать? Так и скажи. Ты меня для выгоды охмурял.

Пользуясь стоячим положением, Чуб смерила «охмурителя» испепеляющим взглядом свысока.

— Для вашей выгоды, — остался невозмутимым тот.

— Вашей, нашей! — ощерилась Чуб. — Да хоть для Деда Мороза! Суть не меняется. Ты мне врал — вот и все дела. Ясненько. Все мне ясненько.

Изображая большое одолжение, Землепотрясная уселась за стол, постучала безымянным пальцем по дереву.

— ОК, замяли дурную тему… У меня проблема. Я петь не могу. Голос пропал.

— Должен ли я вам напомнить, — до чего же сидящий напротив был непохож на прежнего — простого, своего в доску Яна! — что в книге Киевиц есть сила, способная заставить петь и плясать старый пень?

Даже рыжина его была невеселой!

Даже голубой камень перстня потускнел и погас.

Кабы не камень и перстень, Даша могла б и не признать их владельца в этом брезгливом отродье.

— А вот и нету! — обозлилась она. — Думаешь, я сюда прибежала, оттого что ночами не сплю, забыть тебя не могу? Очень надо! Мы заклятий сто перепробовали. Маша читала «именем отца» — не помогло. Поможешь или нет?

— Именем Отца? — Демон помрачнел.

Недоброжелательно посмотрел на четыре мониста, возлежащих на Дашиной высокой и объемной груди, и сказал (не спросил!):

— Вы сняли змею. Уроборос[10].

Цепь в форме змеи, кусающей саму себя за хвост, носили все три Киевицы — ее магический круг защищал их от зла.

— Из-за нее колье… в смысле мониста не хотели застегиваться, — быстро оправдалась Даша, понимая уже, что напортачила что-то не то. — А какое зло со мной могло случиться во-още?

Вопрос был обороняющимся.