— Вы дали мне понять, что я видела «Вертум». Вы хотели помочь мне поверить и убедить в этом Катю.
— Можно судить и так.
— Вы, а не мы совершили Отмену! Вы, а не мы спасли миллионы людей. Но Лира продолжит свой путь. Мы не нашли ее. Она будет убивать и дальше.
— Как же вы похожи на мою несчастную сестру, — насмешливо сказала Наследница. — Вы отказываетесь признавать добро лишь потому, что в нем есть зло. Предсказываю: очень и очень скоро вы закончите, как она.
— Как ваша сестра?
— Вас тревожит, что девица Горенко принесла в жертву пятерых близких… Но ничуть не тревожит, что ради Отмены я принесла в жертву пятерых пращуров Екатерины Михайловны.
— Ну, в сравнении с пятьюдесятью миллионами… — забубнила историчка.
И потеряла дар речи.
Наследница сорвала салфетку, скрывавшую громоздкий сосуд. Рядом с добродушным графином на столе стояла банка, наполненная розовой жидкостью, — в ней плавала отрезанная голова Анны Михайловны Строговой.
Пятьдесят миллионов застряли у Маши в горле.
— Обряд завершен, — сообщила Наследница страшноглазой Анне Михайловне. — А что, — наклонилась она к помертвевшей студентке, приближая к ней смеющийся взгляд, — если я растолкую вам, Мария Владимировна, то, чего вы так отчаянно не хотите понять. То, из-за чего и я, и моя единокровная внучка так страстно желали Отмены… Все эти пятьдесят миллионов душ были принесены в жертву единственно ради того, чтобы на свет появились вы Трое!
— Не понимаю, — пролопотала Маша.
— А что здесь непонятного-то? — спросила Наследница. — Отменив революцию, вы не родились. Выходит, для того, чтобы вы родились, должны были умереть миллионы.
— Мы? — айкнула Маша.
— Серьезно? — подивилась Чуб. — Ради нас? На хрен мы кому-то сдались?
— Но мы все исправили, — побледнела Ковалева. — Они не умрут. Мы не родимся.
— С сим утверждением я не осмелюсь спорить. — Выпрямившись, Ольга Силовна сложила руки на груди.
— Но вот что странно, — запоздало сообразила разведчица. — Странно, что Катя перепутала вас с собой. Она тоже видела вас из окна. А сейчас не видит ни малейшего сходства.
— Я не вижу в том странности, — улыбнулась Наследница.
Сделав шаг назад, Ольга Силовна быстро приложила руку ко лбу, провела ладонью перед лицом. И перестала быть похожей на Катю.
Стала Катей!
Точною копией — молодой, изумительно красивой.
— Она обертиха! — пьяно крикнула Даша, швыряя в обертиху журнал.
Журнал опустился у Машиных ног — журнал «Земля».
Рука Наследницы Ольги «сняла» Катино лицо.
Перед ними стояла немолодая светловолосая, голубоглазая дама, подарившая цвет своих глаз и волос внучке.
— Так вы не ради людей… — вздохнула Маша.
— Ради людей? — засмеялась золотоволосая. — По-вашему, любезная Мария Владимировна, я обманула вас, принуждая поверить, что 1 сентября 1911 года вы видели «Вертум», явленье столь редкое, что вы непременно должны были прийти к убеждению: отменить революции — ваша судьба. Фатум. Рок. Обманула Анну Михайловну Строгову, посулив ей, что ее праправнучка станет красавицей и Киевицей, умолчав о том, что она получит Киев всего на пару деньков, что ее красота станет ее проклятием и принесет ей одно горе. Пообещала Екатерине Михайловне предоставить свидетельства и ненароком упомянула, какой щедрый процент дает наш банк… Призвала Суд на родную, нежно любимую сестру. И все ради того, чтобы спасти горстку слепцов? Кабы на то была моя воля, я бы извела их всех до единого!
— И все же вы спасали их, — сказала Маша.
— Ибо любое большое добро — только изнанка еще более великого зла, — растянула губы Наследница Ольга. — В тот день, 31 декабря 1894 года, когда моя сестра оставила Лиру в Царском саду, на одной чаше весов стояли вы Трое, а на другой — рождение Иоганна. И было так: либо вы, либо он! Моя сестра избрала вас. Она вычислила миг, когда можно изменить целый мир. Но моя внучка, Кылына, вычислила иной день и час. Вас не будет. Вы не родитесь. Да здравствует Иоганн!
— И кто такой Иоганн? — спросила Катя.
Катерина Михайловна прихорашивалась у зеркала и слушала гостью вполуха.
— Не знаю, — сказала Маша, разглядывая цветочный о-де-колонъ «Вера-Вюлетта» товарищества «Гигiена» и «химически чистую гигiеническую пудру» на Катином столе.
(Вряд ли «кузина» пользовалась ими, скорее обдумывала новый удар на косметическую промышленность Прошлого.)
— Иоганн значит Иван. Yochanan. На древнееврейском это означает Ягве — Бог. В нашем случае скорей анти-бог… Больше мне ничего в голову не приходит.
— Вот и выбрось это из нее вовсе, Машеточка! — Катя заправила локон за ухо. — Она вообразила, что манипулировала мной, упомянув про банк? Сущий вздор. Я и до встречи с ней размышляла, как мне усадьбу Меринга заполучить. Я нашла б средство. И убедила меня вовсе не она, а ты. Одна ты.
— А она убедила меня своим псевдо-«Вертум».
— Да бог с ним со всем! Пойдем к гостям, милая.
Чаепитие, на которое «единственная родственница» Екатерины Михайловны получила приглашение, выявилось весьма многолюдным.