Выстрел в Опере

— И я заверила ее, что со своей стороны предоставлю ей все доказательства, включая мое письменное свидетельство. Оное всенепременнейше вынудило б мою правнучку признать вас…

— Акнир — ваша правнучка, — вспомнила разведчица. — А Кылына — внучка.

— Мы могли выиграть Суд! — воспламенилась Землепотрясная Даша. — Мы могли остаться в Киевицах! Как ты могла не сказать нам, что мы могли?!!

— Я все объяснила. — Катерина стояла на нижней площадке, нетерпеливо поглаживая перила. — Я просто забыла. При чем тут вы?

— То есть как при чем мы?!! — сжав кулаки, Даша двинулась вниз — к Дображанской.

— Ты не помнишь, — скучливо сказала Катя, — что говорила нам Василиса? Если доказать ведовство одной из нас, Киевицей будет признана только одна. Ею могла стать только я. А я не желала быть ею! Мне продемонстрировали более чем красноречиво, что наша власть — рабство. А здесь… Прошу простить, Ольга Силовна, за нелепую сцену. Прости, Маша, что забыла сказать. Я все собиралась…

— Но почему ты не сказала мне, что у магазина «Мадам» стояла не ты? — вопросительно воскликнула Маша.

— А кто? — Дображанская уже шла по ступенькам.

— Она! Ольга Силовна. Вы так похожи!

— Глупость, Машеточка. Тебе привиделось. Между нами нет ни малейшего сходства. Обсудим завтра. Жду тебя к вечернему чаю.

Катя, опаздывающая, засеменила прочь.

Даша застыла с открытым, так и не испустившим новый крик ртом.

— Рада знакомству, — подвела эпилог их скандальной пьесы Наследница. — Надеюсь, Мария Владимировна, моя мазь помогла вам излечиться от неприятных последствий, вызванных «Ратью»? Вы окажете мне честь? — пронизала она взглядом обеих экс-Киевиц. — Милости прошу.

Ольга Силовна распахнула перед ними двери квартиры.

Глава двадцать вторая, в которой откуда ни возьмись появляется таинственный Иоганн

ВЫШЕЛ В СВЕТ ДО СИХ ПОР ЗАПРЕЩЕННЫЙ РОМАН ЛЕОПОЛЬДА ЗАХЕР-МАЗОХА

Автор в ярких и колоритных штрихах рисует положение современного мужчины, попавшего под власть прелестной, как Венера, но коварной женщины…[40]

«Нива», № 19, 1908

Дом Наследницы поразил Дашу и Машу языческой дикостью.

Ни модного Модерна, ни добротной классики — длинные деревянные лавки, стол, покрытый вышитой скатертью, расписные сундуки, угрюмые горшки. Дом благоухал травами и корнями, измельченными на каменном жернове, притихшем в углу. Дом заставлял забыть, что за окном — начало, но все же XX века.

Хозяйка сняла льняную салфетку с возвышения на столе, обнажив графин и семью крохотных рюмок.

— Угощайтесь. Великое вино. Шестнадцать лет выдержки. Еще сестра моя делала, она была мастерицей.

Наследница передвинула две рюмки к краю стола и наполнила их красным «величием». На графине масляной краской было выведено «Прошу пить». На Машиной рюмке — «Прошу налить». На Дашиной — «Пей еще одну».

Чуб выпила.

— Еще одну? — поощрительно предложила Ольга.

Маша поднесла емкость ко рту, прикоснулась к шестнадцатилетнему вину плотно сжатыми губами и поставила нетронутую рюмку на место.

«1 января 1895 года Наследница Ольга призвала Суд на свою сестру Киевицу».

Шестнадцать лет назад.

— Так Катя ваша родственница? — заметно хромая, разведчица Прошлого добралась до скамьи. — Она из рода Киевиц? Потому вы похожи? Ведь это же были вы? Вы стояли у магазина «Мадам Анжу». Выходит, я не видела «Вертум», — опечалилась несостоятельности своей версии Маша. — Вы все это время жили здесь?

— Что вы хотите знать? — спросила Наследница.

— Все, — ответила экс-владычица Киева.

— Зачем? — булькнула Чуб, опрокинув «еще одну». — Мы больше не Киевицы. Я — звезда. Катя — сволочь. А ты спасла пятьдесят миллионов. Классный винчик!

— Классный винчик? Пятьдесят миллионов? — вопрошающе повторила Наследница.

— «Классное вино», по-нашему — «изумительное», — вежливо разъяснила ей Ковалева. — А пятьдесят миллионов — число людей, погибших из-за Великой Октябрьской.

— Великой Октябрьской? — не поняла разъяснения Ольга.

— Так вы ничего не знаете? — поняла Маша.

— Мы знаем только то, что есть. — Наследница опустилась на деревянное кресло-трон и возложила величественные руки на поручни. — Мы можем проведать Прошлое. Но никто не в силах пройти в Грядущее. Ибо то, что случилось, остается навсегда. Но того, что еще не произошло, — не существует.

— Почему же тогда, — перестала понимать ее Маша, — вы призвали Суд на свою сестру Киевицу? Я думала, вы знали формулу Бога. Думала, вы узнали, что ваша сестра Персефона отдала Лиру Ахматовой и, таким образом, спровоцировала революцию. Мы называем ее Великой Октябрьской.

— Называли. — Даша налила «еще одну» — надпись на гостеприимной рюмке, похоже, произвела на нее впечатление.

— Слепая, подобравшая талисман, носила имя Анны Горенко, — опровергла Ольга Силовна.

— Это одно и то же лицо. Ахматова — ее псевдоним.

Наследница важно кивнула, принимая пояснение: