Выстрел в Опере

— Я иностранка. Я плохо говорю по-русски, — оправдалась Катерина, почувствовав, что ее защитный костюм вдруг превратился в вызывающую экипировку путаны.

В этой странной стране порядочные женщины одевались вызывающе красиво, а одетых бесполо принимали за полушлюх.

Но объяснение, позаимствованное Машей у Красавицкого, сработало на все сто — господин понимающе закивал: «Ах, вон оно что». А «иностранка» сочла благоразумным ретироваться и, дернув дверь магазина со стеклянной витриной, скользнула вовнутрь.

Звякнул колокольчик.

Взгляд приказчика прыгнул к вошедшей, остекленел.

— Милости просим! — С похвальной поспешностью кучерявый красавчик убрал с лица неподобающий ошалелый восторг и расцвел тонкоусой улыбочкой. — Чем позволите услужить? Мальчик, подай стул. Поживей!

— Я инострянка. Я плехо говорить по-русски, — прокартавила Катя, решив: в ее случае чем хуже она будет говорить по-русски, тем лучше! — Я не знать ваших мод. Мне нужон пристойный костюм для дорога.

— Дорожный костюм, — проворковал тонкоусый. — Вы, верно, деловая женщина. Часом, не из Америки?

— Америка. — Катя ничего не имела против Соединенных Штатов. — Но я порядочный дам, — строго предупредила она. — Мне нужон корсет. Два перчатка. Еще ботинка. Шляп. Зонтик. Литл чемодан.

Все это и еще множество приятных вещей Катерина Михайловна получила незамедлительно.

И, обронив королевское «Нет» в ответ на «Позвать извозчика, мадам? Или на дом доставить?», преобразившись, вернулась на улицу.

Стекло витрины отразило новую Катю — немыслимо красивую и защищенную броней из китового уса.

Защитный корсет мучительно сдавил ей бока (к счастью, приказчик не узрел особой странности в просьбе помочь затянуть его). Летние, светлые перчатки были узкими и не по-летнему жаркими. Но время, по законам которого на порядочную даму нельзя было даже смотреть, вдруг поманило Катю долгожданным покоем.

В ее времени дива, обрядившаяся в корсет от Дорожкиной, перчатки до локтя, платье до пола, — шла привлекать внимание.

Здесь те же самые знаки несли в себе иную символику.

Женский корсет был крепостными стенами замка!

Длинный подол — окружающим стены рвом!

Желая отделить надежды от правды, Катерина свершила экспериментальный моцион по не-Крещатику.

Никто к ней не приставал.

«Гениальное время».

На Крещатике ее б цепанули уже двадцать семь раз!

«А может, и правда остаться жить здесь? — подумала Катя, вбирая мелкими корсетными глотками совсем не по-крещатицки свежий и чистый воздух. — Здесь даже дышится по-другому».

— …я точно знаю, депутат Рустицкий решительно отверг этот прожект. Благодаря усадьбе покойного Меринга Крещатик имеет резервуар прекрасного воздуха. — Говоривший точно подслушал Катины мысли. — А в случае его застройки в гигиеническом отношении состояние Крещатика всенепременно понизится.

— Эхе-хе, — завздыхал кто-то в ответ. — Что говорить, покойный Федор Федорович был прелюбопытнейшей личностью. Собственное именьице посреди Крещатика соорудить. Домик на главной улице, а за домиком усадьба с озером и парком до самых Липок. Теперь наследники все с молотка…

Тут в Катином путешествии вышла небольшая задержка, если уместно говорить о задержках во времени, которое стоит.

«Именьице посреди Крещатика?»

«Усадьба с озером и парком до самых Липок?»

Хотя место, где Дображанская пребывала в данный момент, не почиталось Катей Крещатиком, его тезка был знаком ей чересчур хорошо, чтоб информация: «Кто-то, пусть и в 1893 году, соорудил себе имение между Крещатиком и Печерском!» — могла оставить ее равнодушной.

Тем более к умозрительному потрясению немедленно присовокупилось и зрительное — дом, о котором судачили за ее спиною два господина, находился аккурат перед ней, а за ним просматривался тот самый парк.

«Неужели он такой длинный? Где ж он был в нашем времени?»

Временно позабыв про порядочность, потрясенная бизнес-леди преодолела еще метров сто, тщетно стараясь сыскать в этой чуждой стране хоть одного «земляка», способного послужить ориентиром.

«Где здесь хоть площадь Независимости?»

Теоретически площадь не-Независимости должна была быть где-то рядом — впереди уже просматривался конец не-Крещатика.

Практически ничего похожего на площадь нигде не просматривалось. С нечетной стороны тянулись сплошные, сплошь незнакомые дома. На противоположной стороне вырисовывалось непонятное двухэтажное здание, на башне которого повис Архангел Михаил.

«Где я? Это даже смешно. Заблудиться на Кресте».

В стране 1893 года Катя и впрямь была американкой, прибывшей с одного конца света на другой. И на миг ее охватил неконтролируемый страх перед этим незнакомым, чужим, закрутившим ее…

«Ох… Слава богу!»

Восклицание было уместным.

Далеко-далеко, на горе Старого Города, возвышалась колокольня Софии.

Катя испустила благостный вздох.

И впервые ощутила себя дома:

«Это все-таки Киев.

Мой Киев. София!»

Отправься она и на девять веков назад, маяк, возведенный Ярославом Мудрым, помог бы ей сориентироваться в столице Древней Руси и во времени Петра I, и во времени гетмана Богдана Хмельницкого, и во времена Екатерины II…

«Так, значит, это и есть будущая площадь?»