Выстрел в Опере

«Конечно, — помыслила разведчица Прошлого, — Лира маленькая, поместится и туда. И отсюда не будет видно. Но зачем оставлять ее там? Дунет ветер, и она свалится в море. Если б Булгаков хотел ее спрятать, он нашел бы надежный тайник».

Маша попыталась представить Булгакова, карабкающегося по возвышающейся над ними карадагской скале, и отрицательно затрясла головой.

Картинка была абсурдной.

Зачем Михал Афанасьевичу лезть на опасную, отвесную гору? Для чего?

«И почему амазонки, став птицами, перебрались именно в Киев, став Киевицами?» — дернул запоздалый вопрос.

— Там дальше, — подбодрил их лодочник, — в Карадаге много пещер, если вам надо.

— Поплыли. На обратном пути еще раз посмотрим. — Мир, как обычно, прочел мятущиеся Машины мысли, прежде чем она успела облечь их в слова.

— Так вас пещеры интересуют? — Лодочник взялся за весла. Он разрешил задачу: красавца и замухрышку объединяло какое-то общее дело. — Тут есть одна. Вам будет интересно. Там снимали фильм «Человек-амфибия», про Ихтиандра. Но дальше чем на тридцать-сорок метров туда никто не заплывал. Никто не знает, какой она длины. Говорят, она ведет прямо в Ад…

— В Ад? — То же самое говорили про Кирилловские пещеры их Киева!

— Ну, не в Ад, а в Аид, куда Орфей за женою ходил, — буднично пояснил дядя Миша.

Ад. Аид. Пекло.

Киев и Коктебель были связаны между собой…

Адом.

Маша взбудораженно взмахнула руками.

Саквояж, дремавший у нее на коленях, подпрыгнул и громко булькнулся за борт.

— Ой! — застонала студентка. — Там журнал. И конспект Кылыны!

— Я достану, — уверенно сказал Красавицкий.

Он привстал, намереваясь нырнуть.

— Нет, — вцепилась в его рукав Ковалева. — Не надо. Он мне все равно не поможет. План Кылыны я запорола. Нужно изобретать свой.

— Деньги в кармане, — успокоил лодочника Мирослав.

— Это-о хорошо, — сказал успокоенный. — Бона, ваша пещера!

— Смотри, — усмехнулся Мир, — человек-амфибия!

Из грота выплывал человек.

И Маша вытянула шею, на секунду поверив, что увидит персонажа Александра Беляева.

А во вторую секунду не поверила глазам.

Отчаянным одноруким кролем, волоча за собою метлу, из пещеры выплывала Землепотрясная Даша.

* * *

— …и тут я, наверно, в какую-то дыру провалилась. Чуть от разрыва сердца не сдохла. Метров сто вниз летела. Если б не метла, разбилась бы на фиг! Я когда первый раз с пятиметровки в бассейне прыгнула, так ногами о воду шарахнулась, ходить не могла. А тут сто метров… Но она, милая, сама меня догнала. Я ее — хвать! И мы мирненько спустились вниз. А ты меня еще отговаривала брать метлу в Коктебель! Она мне два раза жизнь спасла.

— Даш, Киевицу невозможно убить.

— Но ушибить-то можно! И больно!

На обратном пути — из Крыма в Киев — им достался полупустой вагон и совершенно пустое купе. И, пользуясь его пустотой, Даша в третий раз в мельчайших подробностях живописала свои приключения (на контрасте с которыми привидение Мира, обнаруженное в лодке с подругой, оставило Чуб почти равнодушной). А еще высовывала то руку, то голову в опущенное наполовину окно и играла с ветром.

— Ну, чего скажешь?

— Скажу, — патетично произнесла студентка-историчка, — что, кажется, мы с тобой только что доказали существование амазонок!

Маша рассматривала широкий, массивный браслет с чеканным изображением — женщина на коне, с мечом и копьем. Меч пронзал лежащего на земле мужчину. Копье целилось в другого врага инородного пола. У коня были крылья и драконье лицо.

Ковалева перевернула браслет другой стороной и в пятнадцатый раз взглянула на выпуклую — четырехструнную — лиру, окруженную символами или словами неизвестного ей, Миру и ученому миру древнего языка.

— Точнее, ты доказала, — поправилась честная Маша, возвращая подруге находку.

Землепотрясная с удовольствием пристроила браслет себе на предплечье:

— Я ж говорила, что докажу! Говорила?

— Говорила.

— Вот, теперь всегда меня слушай! Вымутим у Кати еще штуку бабок и возвращаемся в Крым! За лето как раз успеем побережье объехать… И вторую Лиру тоже найдем!

Вывалившись из окна их купе, победительница зажмурилась от счастья и лихого, заоконного ветра, так похожего на безоблачный, рвущийся из всех пор оптимизм Даши Чуб, переполненной приключениями, силой вновь обретенного голоса и радостью великой находки.

— Как, по-твоему, какой это век? — спросил Красавицкий.

— Не знаю. Мы ж не эксперты, — сказала историчка. — Но вещь необычная. Не похожа на скифские украшения женщин. И рисунок совсем не похож на греческие изображения амазонок. Все — непохожее! Гдинственный знакомый нам символ — Лира.

«Как здорово! Здорово!» — подумала Чуб.

Ветер за окном творил что-то странное — он явно заигрывал с Дашей. То обвивал ее шею шарфом, щекотно дышал в левое ухо. То гладил руку, проскальзывал ужом через пальцы. Ветер вел себя, как веселый щенок. Хотя, по логике, которую Даша уважала не слишком, ветер должен был нестись мимо поезда единым порывом.

— Смотрите, смотрите! Натуральный флаг Украины, — закричала Землепотрясная.

Картинка в окне была перерезана пополам горизонтом.

Внизу лежало желтое-прежелтое поле.

Вверху — синее-пресинее небо.