Выстрел в лесу

— Возьми на мою долю заодно бездымного и картечи с полкило, если будет.

— Ладно.

Телега опять весело затарахтела по дороге. Проехали добрых полкилометра, когда лесник озабоченно произнес:

— Неужто впрямь объявились? Ведь так прочесали заповедник! Прошлой зимой ни одного не оставалось, а тут лето… Что-то не верится.

Дед откликнулся уже на лугу:

— Разве угадаешь, когда эта нечисть нагрянет.

Луга были не ахти какие. По клочку, по островку затерялись они между кустарниками; заглушили, заполонили их заросли ольхи и лозняк. А где посуше, повыше — глядь, уже можжевельник прижился, и там, хоть убейся, травы не найдешь. Поэтому так тщательно и выкошены здесь луга. Нигде ни былинки, а под кустами до того вылизано, что только прутья торчат. Кое-где даже папоротник прихвачен — что ни говори, все корм на зиму, лишняя охапка скотине.

Занимался покосом дедушка. Каждое утро он натягивал белые холщовые штаны и рубаху, закидывал на плечо косу и, привесив к поясу брусок, отправлялся на работу. То-то он и командует сейчас.

— Езжай-ка на дальнюю поляну, там у меня тоже собрано.

Возле первой, наскоро сметанной копенки остановились. Ребята слезли с телеги, старик вытащил жердь. Лесник постоял минутку, о чем-то раздумывая, потом поплевал на ладони и взялся за вилы.

…Алпукас и Ромас обегали всю опушку. На болоте спугнули дикого журавля, промышлявшего лягушек, под кустом подняли зайца. Возле полоски пшеницы они заметили вздымающийся бугорок.

Алпукас подкрался и одним махом примял его ногой. Земля рассыпалась, и один комочек зашевелился, отряхнулся и пустился наутек. Крот!.. Ребята легко догнали его — зверек бежал медленно, неуклюже загребая землю кривыми, вывороченными лапками.

Алпукас уже примерился накрыть его шапкой, как вдруг крот заюлил и исчез. Мальчики кинулись выдирать траву, раскапывать землю. Но крота и след простыл. Только и осталась от него на память крохотная норка, вырытая мышью-полевкой.

— Чуть-чуть не поймали, — сокрушался Алпукас. — Из-под носа улизнул!

— Да что с него толку, пусть ползает.

— Погоняли бы, знаешь как здорово! А то бы домой принесли.

— Ящик нужен, — размышлял Ромас. — В шапке не повезешь — тут же стрекача задаст.

Алпукас вдруг охнул и испуганно посмотрел на Ромаса.

— Ты что? — удивился тот.

— Коробок!.. Где коробок?

— Коробок? Наверное, в телеге оставили.

— Нет, я уже потом его держал.

— Не держал.

— Держал, — стоял на своем Алпукас. — За донышко держал, как сейчас помню.

— Пошли искать!

Ребята помчались на лужайку, где остались взрослые. Но там никого уже не было. Мальчики обшарили каждую кочку, каждую ямку. Все напрасно — коробок как сквозь землю провалился.

Они стояли обескураженные.

— Может, и правда не держал? — заколебался Алпукас. — Может, на телеге оставил?

Они пошли по узкой колее, которая вела на соседний покос, и обнаружили взрослых на самой большой лужайке. Отец сгребал сено, собирал в пласты и подавал деду на воз. Дед укладывал сено охапку к охапке, плотно уминая, чтобы воз мог смело проехать по любой дороге и не опрокинуться.

Подошли ребята.

— Дедусь, не видели нашего коробка? — спросил Алпукас. — Ищем, ищем, никак не найдем.

Дед поднял голову:

— Посеяли?

По его тону Алпукас понял, что дедушка не видел коробка. Теперь они не соберут пчел, вороны поклюют соты. Но тут отец оглянулся и загадочно произнес:

— А вы хорошенько посмотрите, может, сыщется. Ну-ка, гляньте, не залез ли в мешок?

Они бросились к набитому соломой мешку за телегой и достали целый и невредимый коробок.

Дикие пчелы жили на другом конце лужайки, под старой черемухой. По дороге Алпукас учил Ромаса, как себя вести: остерегаться, конечно, надо, но не махать руками, не бежать — тогда пчела не ужалит. А главное, не трусить.

Они натянули рубашки на голову и застегнули пуговицы, оставив щелки для глаз и носа. Все было тихо. Только время от времени беззвучно подлетала пчела, пулей вонзалась в траву и исчезала. Ей на смену выкарабкивался из земли коричневый комочек, круто взмывал вверх и жужжал уже где-то высоко-высоко.

Алпукас улыбнулся:

— Смотри, что сейчас будет.

Он приподнял клочок мха, и разом обнажились желтые соты, густо облепленные пчелами. Сначала пчелы взлетали по одной, будто нехотя, но, когда Алпукас начал сдирать мох и полегоньку приподнимать веткой соты, пчелы зловеще загудели, всем роем поднялись в воздух. Вокруг Ромаса звенели, гудели, жужжали сотни голосов — грозных, тонких и острых, как жало.

Между тем Алпукас осторожно вынимал из мха большие, с добрых два кулака, соты. Он откатил их подальше от гнезда, отогнал пчел и, выложив мхом дно и стенки коробка, положил туда соты. На солнце засияли десятки ячеек. Сдув пчел, Алпукас воткнул соломинку в один глазок, в другой, в третий, потом передал Ромасу:

— На, тяни!

Ромас зажал губами соломинку. Мальчик облизнулся от удовольствия: никогда еще он не пробовал такого душистого меда, так и тает во рту!

Терпкая сладость вязала рот, а удивительный запах — запах клевера, липы, сладкой гречихи, душистых цветов — разливался, казалось, по всему телу. Алпукас протянул руку:

— Хватит, надо пчелам оставить.