Выстрел, который снес крышу

И волосы ее снова мягкой волной растеклись по плечам, и руки расслабленно опустились. Спина ровная, одно бедро нарочно приподнято, чтобы подчеркнуть волнительные очертания роскошного тела. Платье на ней бархатное, темно-синего цвета, короткое, облегающее. Павел помнил, как она шла с ним под ручку в этом платье по главной улице города, как мужчины оборачивались вслед. Она была чертовски красива, его Маша… Но лучше бы она была уродиной, тогда бы не появился в ее жизни Юра, которого она полюбила наравне с мужем. А может, и вместо него. Тогда бы Павел не сидел в тюрьме, тогда бы не сходил с ума…

– Не надо меня лапать, понял? – набросилась на Торопова Маша, едва он вернулся на свою койку.

– Почему не надо! Ты же моя жена!

– А зачем ты в меня стрелял? Ты стрелял, ты уничтожил все!

– Тогда зачем ты приходишь ко мне?

– Чтобы ты знал, насколько гадко ты поступил!

– Я это давно уже понял.

– А не надо понимать! Надо осознавать! И душой осознавать, и телом… Скажи, ты жег себя каленым железом?

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы наказать себя! Чтобы выжечь свою гордость, свою ревность!

– Я семь лет отсидел, тебе этого мало?

– Почему семь лет? Ты отсидел пять лет! И три года ты провел здесь, в этой больнице! Ты псих, Паша! Ты просто псих! – Маша презрительно выпятила нижнюю губу. – И ты навсегда здесь останешься!

– Не хочу я здесь оставаться! – обхватив голову руками, в отчаянии мотнул ею Торопов.

Если уж Маша говорит, что в психбольнице он провел три года, значит, это действительно так…

– А придется! Я буду приходить к тебе каждую ночь. Я буду стоять у тебя над душой. Над твоей больной душой! И ты не сможешь спрятаться от меня! И никакие клоуны тебя не спасут!..

– Ты жестокая!

– Я жестокая? – скривилась Маша. – И это говоришь мне ты! Тот, кто стрелял в меня! Ты убил Юру. А ведь я так его любила. Где он сейчас? Гниет в земле! А ты? Ты лежишь здесь живой и здоровый, сытый, в тепле, на мягкой постели… Ну, не совсем здоровый. Больной на всю голову! Но ведь живой же! А Юра… Как же я тебя ненавижу!

– Ты говорила, что любишь и его, и меня.

– Да, но тебя я еще и ненавижу! И хочу, чтобы ты мучился всю жизнь!

– Почему ты приходишь только по ночам?

– Я прихожу к тебе, когда ты спишь. Мне нравится тревожить твой сон.

– Ты не живая, в тебе нет тепла. Ты призрак!

– Нет, я живая… Может, тебе сказать, где я живу днем? И с кем?

– Скажи.

– С клоуном я живу.

– С каким клоуном? – встрепенулся Торопов.

– С тем, который Горуханова убил…

– Не было никакого Горуханова. Не было клоуна…

– И клоун был. И Горуханова убили.

– Но ты же сама сказала, что я уже три года здесь лечусь. Не мог я у Горуханова работать, не мог видеть, как его убили…

– Ты и не видел. И за клоуном не гнался… А клоун есть. И он убивает…

– И как мне его найти?

– Сначала найди меня. Тогда найдешь и клоуна… Прощай! Клоун меня зовет. До завтра!

Маша резко повернулась к Торопову боком, стремительно приблизилась к двери, открыла ее и вышла в коридор. Павел ринулся было за ней, но, спохватившись, замер на месте. Нельзя ему идти за женой, чтобы, как в прошлый раз, не столкнуться в дверях с Эльвирой Тимофеевной. Придется тогда объяснять ей, что к нему приходила Маша, а это для врача лишний повод обвинить его в сумасшествии. А ведь Маша разговаривала с ним громко, на повышенных тонах, даже кричала – Эльвира Тимофеевна могла услышать ее, пойти на шум…

Торопов сел, низко опустил голову и обхватил ее руками. И тихонько простонал. Эльвира Тимофеевна могла услышать голос Маши. Что за бред? Если Маши нет, если это видения, то слышать ее мог только он… Значит, он сумасшедший, если так… Но ведь Маша подтвердила, что три последних года он провел в психушке. Эльвира Тимофеевна говорила ему то же самое. Значит, Маша жива, если она знает, что ее муж сумасшедший? Маша жива, он – пациент психиатрической больницы… Да, да, вокруг – сплошной дурдом, и он его законный обитатель… Торопов мог бы решить, что сходит с ума, если бы не осознал, что его душевная болезнь уже свершившийся факт. Жива Маша или мертва, слышала ее Эльвира Тимофеевна или нет, все равно с головой у него большие проблемы.

Эльвира Тимофеевна появилась в его палате только утром, после завтрака. Она обходила своих персональных пациентов, в числе которых был Торопов. Она сама ему об этом сказала.

– А как же Дмитрий Викторович? – осторожно спросил Павел, вспомнив недавний разговор.

– Дмитрий Викторович в отпуске. Вами сейчас занимаюсь я. Но дело не в том… Вы помните Дмитрия Викторовича? – спросила она, глядя на него с мягкой пытливой улыбкой.

– Нет, я его не помню, но вы про него говорили.

– Ну что ж, скоро он выйдет на работу, вы с ним увидитесь, возможно, вспомните его…

– Не знаю… Ко мне Маша сегодня приходила. Ночью, – стараясь скрыть нервное возбуждение, все же признался Торопов.

– Очень хорошо.

– Что здесь хорошего? Она осуждала меня, хотела, чтобы я жег себя каленым железом… Она хочет, чтобы я наказал самого себя за убийство ее любовника!