Выстрел, который снес крышу

– И какие, если не секрет?

– В истории болезни все записано, если есть желание, можете ознакомиться. А сейчас, извините, мне некогда… Да, кстати, я распорядилась оставить вас в той самой палате, где вы провели несколько последних дней. Думаю, вам сейчас не стоит находиться в обществе других больных. Это может остановить наметившийся прогресс. Как говорится, с кем поведешься… Ну все, вам уже пора.

Эльвира Тимофеевна нажала на кнопку под столом, и в кабинет к ней зашел молодой санитар с тяжелым, исподлобья, взглядом. Угрюмость в нем, но злости нет.

– Михаил, отведи, пожалуйста, Павла Евгеньевича в его палату.

– А я что, передвигаться теперь буду исключительно под конвоем? – с мрачной усмешкой спросил Торопов.

– Мне нравится ваш вопрос, – мягко и снисходительно улыбнулась врач. – Мне нравится ваше возвращение в прошлое, когда вы еще не были больны… Я так понимаю, вы вспомнили кабинет следователя, откуда вас выводили под конвоем.

– Вы угадали. Да, я вспомнил кабинет следователя. Но ведь здесь же не тюрьма.

– Нет конечно.

– И я знаю, где находится моя палата.

– И я знаю, что делаю… Поймите, Павел Евгеньевич, вы сейчас пережили стресс, и я не знаю, как это может отразиться на вашем поведении. Вдруг вы впадете в буйство? Не думаю, что это случится, но пусть Михаил все-таки за вами присмотрит… До свидания, Павел Евгеньевич!

Санитар тихонько тронул Торопова за плечо, и он поднялся. Да, надо уходить, раз такое дело.

– Паша, я не понял, ты чего-то боишься? – удивленно и фамильярно спросил в коридоре санитар.

– А ты что, меня знаешь? – подозрительно покосился на него Торопов.

– Ну, ты даешь, Паша! Это же я, Миша! Мы с тобой в шахматы играли!

– В шахматы?!.. Да, я играю в шахматы…

– Еще бы не играешь, почти всегда у меня выигрываешь! Ты что, правда меня не помнишь?

– Нет.

– Здорово тебя профессор приложил.

– Кто?

– Профессор… Ты что, правда ничего не помнишь? Вы с ним по парку гуляли, он тебя теорией поля грузил… Он всех этой теорией грузит. Дескать, он ее раскрыл, обосновал, сделал все необходимые расчеты и теперь может летать.

– Как это?

– В этой теории заключена гравитационная энергия, которую он научился использовать в личных целях. На ботинках у него образуются особые антигравитационные завихрения, которые отрывают его от земли. Вот он и показывает всем, как умеет летать. А летать он не умеет. И ты ему об этом сказал. Так он тебя за это булыжником по башке…

– Булыжником?!

Торопов огладил пальцами уже уменьшавшуюся, но все-таки еще прощупывающуюся гематому на затылке.

– Гладенький такой булыжник. Его Ерема все время шлифовал, это его любимое занятие. Он мимо вас проходил, а профессор этот булыжник у него вырвал… Я слышал, ты клоуна какого-то ищешь? – в словах санитара прозвучала откровенная насмешка.

Торопов поджал губы. Он уже и сам переставал верить в клоуна. Как будто не за ним он гнался, а за призраком… Но кто же тогда убил Горуханова? А может, и Горуханова никакого не было?.. Павел пальцами сжал виски, чтобы унять пульсацию в них. Казалось, где-то в глубине сознания кто-то стучал в барабан, и этот пугающий тревожный звук отзывался в ушах эхом и болью. В какой-то момент Павлу показалось, что он и вправду сошел с ума.

6

От возмущения волосы на голове у Маши встали дыбом. И руки с выставленными вперед пальцами она подняла, и спину дугой выгнула, как кошка перед схваткой с собакой, которая загнала ее в угол.

– Не надо меня трогать руками! Я тебе не музейный экспонат! Я живая!

– Так докажи, что ты живая!

Павел поднялся с койки, шагнул к жене.

– Стой! – запаниковала она. – Еще шаг, и я закричу!

– А вот этого не нужно, – испуганно попятился он.

Торопов уже понял, в чем заключено его спасение. Эльвира Тимофеевна не должна знать, что Маша снова наведалась к нему ночью… Завтра он скажет психиатру, что никаких клоунов нет, и этим заставит ее поверить в то, что он в здравом уме. А про жену он промолчит. Не было ничего. И скоро врачи поймут, что он окончательно выздоровел. Он скажет спасибо им и чокнутому профессору, который булыжником избавил его от сумасшествия, после чего помашет всем ручкой. Тогда он и клуб свой на Фабричной улице навестит, и общежитие, чтобы на месте уже разобраться, что было в его жизни, а чего не было.

– Не надо кричать! – покачал головой Торопов.

За дверью – дежурный медперсонал: сестра, санитары, и если Маша поднимет шум, они сбегутся, узнают о ее появлении. Тогда придется рассказать Эльвире Тимофеевне, что Маша снова является к нему, и этим он подтвердит свою душевную болезнь.

– Тогда вернись на место! – повелительным тоном сказала Маша.