Высоцкий. Спасибо, что живой.

Все повернули головы и увидели белого коня, которого держали двое конюхов. Вид прекрасного животного вызвал у собравшихся дружные аплодисменты. Именинник важно вышел из-за стола, приблизился к коню, похлопал его по бокам. Конь топтался, косил глазами, фыркал, но его удерживали крепко. Один из конюхов вскочил в седло и начал демонстрировать возможности скакуна. Проехался, поднял на дыбы, затем соскочил. Гости снова захлопали, фотограф начал щелкать нового хозяина рядом с великолепным подарком. Наконец коня увели, и гости вернулись к трапезе.

Упитанный, расцелованный хозяином, от гордости готов был лопнуть. Победоносным взором оглядел он присутствующих и, преисполненный важности, уселся рядом с именинником.

Поодаль от стола готовили ягненка к жертвоприношению, и над ним аксакал читал ритуальную молитву.

А рядом с Володей и Севой стояла с нагруженным подносом женщина лет пятидесяти. С материнской любовью смотрела она на Высоцкого.

—    Володя! Вы не представляете, что значат ваши песни для нас здесь, глубоко в провинции... — печально проговорила она. — Я ведь сама москвичка, осели мы здесь после эвакуации. Работала учительницей в школе... Но что я могла дать детям, если, кроме книг, ничего не видела? В Москве была последний раз в шестьдесят восьмом, да и то проездом. Успела заскочить в Третьяковку да сходить в консерваторию, вот и все...

Володя вдруг почувствовал, что она откровенничает с кем-то другим. С тем Володей Высоцким, которого больше нет. Когда-то он писал и пел для таких, как она. А сегодняшний Высоцкий — только тень того, прежнего, Володи. Только чучело самого себя. Ему нечего сказать, нечего дать ей. Ему остается сидеть, слушать, лениво кивать... У него ничего нет для нее. Как же это случилось? Когда он стал другим? Он не в состоянии написать ничего путного. Написанное — рвет. Сегодняшние стихи — автопародия.

Володя тихо спросил:

—    А что ж вы не уедете?.. Да вы присядьте.

Устраиваясь рядом на краю стула, женщина поставила свой поднос на стол. Вздохнула:

—    Да как уж тут уедешь? Здесь у меня мама похоронена. .. сын два года назад утонул...

Внимание Высоцкого на мгновение отвлек связанный барашек, безропотно ожидающий своей участи. Склонившийся над ним седой аксакал монотонно напевал:«Биссмля хе Рохмане рохим. Аоз а белляхе мене шайтан ироджим...»

В глазах агнца отражались ужас и покорность. Временами он дергал ножками в надежде развязаться, а потом опять успокаивался, оглядывая окружающих грустным взглядом.

—    Жили мы на Солянке... — вспоминала женщина. — Дом наш разбомбили в сорок втором... Потом эвакуация. Здесь я и вышла замуж. Ну а куда мне теперь отсюда, когда все мое — здесь...

Неожиданно рядом с ней возник Упитанный:

—    Э, слушай, иди на кухня, да? Ты что сель за стол, сумасшедший?

Женщина подхватила поднос с грязной посудой и почти бегом направилась к палатке, откуда то и дело выскакивали люди с подносами и бутылками.

Связанного барашка оттянули в сторону для заклания.

—    У кого-то день рождения, у кого-то — смерти, — задумчиво проговорил Володя.

—    Ты о чем, Володь? — не понял Севка.

—    Да так, о своем...

Высоцкий встал и направился к машине. Кулагин тоже поднялся и пошел за ним. Это заметили Фридман, Леонидов и Нефедов. Дожевывая и допивая, они вышли из-за стола.

Вдруг к Володе и Севе подлетел Упитанный:

—    Э! Ты артист? Да? Поель-попиль — надо уважение сдэлать! Давай изобрази, да? Люди ждут!

—    Да, да, сейчас, — ответил Володя и зашагал дальше.

—    Эй! И балалайка свой нэ забудь.

Высоцкий и Кулагин приблизились к машине.

Володя упал на заднее сиденье.

—    Поехали. Давай.

Кулагин занял место рядом с водителем. Леонидов заглянул в приоткрытое окно:

—    Что, всё, Володь? Жаль, манты классные. Ты хоть пробовал?

Шофер завел двигатель и медленно двинулся вперед. Леонидов, Фридман и Нефедов уселись во вторую машину.

Упитанный в бешенстве принялся что-то кричать, да так, что возле него собрались люди. Окруженный свитой, он направился к стоянке и перегородил собой выезд. Требуя остановить машину, он яростно жестикулировал, а его спутники, как могли, поддерживали его. Те, кто оставался за столами, уже оборачивались на шум. Упитанный ударил ногой по колесу и ладонью несколько раз шлепнул по крыше машины. Водитель заглушил мотор.

—    Э-э, собак, ты че?! Обида хочешь дэлать?! Я тэбе что? Хай, ладно, пой, потом поедешь.

Он распахнул заднюю дверцу. Несколько секунд Высоцкий сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, затем легко вышел из машины и без замаха ударил Упитанного в лоб. Тот сделал несколько неуверенных шагов назад и сел на землю.

Наступила тишина.

—    Э-э, ты че смотреть стоишь? Убэй его, сичас убэй! — крикнул, опомнившись, Упитанный, обращаясь к жилистому парню с бельмом на глазу. Тот подбежал и попытался поднять его. Приказов парень обсуждать не умел. Лишь на секунду задумался — здесь или нет. Затем он и еще несколько молодых людей, точь-в-точь похожих на киношных басмачей, двинулись к Высоцкому. Тот все еще стоял у машины.