Высокий, Загадочный и Одинокий

Ефраим наблюдал, как вода стекает вниз по ее гладкой загорелой коже, которая напоминала ему кофе мокко, всего на один оттенок темнее, чем его, и тем не менее самая прекрасная.

Теплая – вот, что приходило ему на ум, когда он смотрел на ее кожу. На вид теплая и манящая, она и в самом деле была таковой. Он скучал по их ночным объятиям.

Он страстно желал обнять Медисон, чтобы ее обнаженная спина грела ему живот, а прелестнейшая попка, прижавшись к нему, обжигала бы его бедра.

Каждый раз, когда он думал о том, чтобы проглотить свою гордость и извиниться, молить о прощении, она бросала фразу, которая его останавливала: "Я тебя ненавижу".

Она не имела это в виду. Ефраим знал это, но те три коротких слова держали его на расстоянии. Они причиняли намного больше боли, чем все остальное.

Он слышал эти слова сотни раз и прежде, может, тысячи раз, если быть совсем честным перед самим собой.

Пока был жив его брат, Ефраим бессердечно обходился со всеми женщинами, которые делили с ним постель. "Делили" громко сказано. Они раздвигали перед ним ноги, чтобы он мог доставить им удовольствие.

Как только он заканчивал, то тут же уходил. И никогда не проводил всю ночь с кем-нибудь из них. Это было слишком личным и заставляло ощущать его слабым, он боялся довериться кому-либо.

После того как умер Марк, он стал тем самым бесчувственным ублюдком, с которым и познакомилась Керолайн. И не заботился ни о чем и ни о ком, кроме того, чего хотел на самом деле – кого-то из своего вида рядом с собой.

Его не волновало, был ли это человеческий ребенок, которого он тренирует, или другой Страж, он просто не желал больше находиться в одиночестве.

Единственным человеком, который смог справиться с ним и поставить на место, стала Элеонор Бакмен. Она видела его насквозь с первых дней и ясно дала это понять.

Она никогда не боялась его характера. Наоборот, упрямо сдвигала брови и сжимала кулаки на бедрах и ждала, когда он закончит свою маленькую тираду, затем, не говоря ни слова, давала ему подзатыльник.

Что же удивительного в том, что ее внучка оказалась единственной женщиной, способной с ним управиться?

– Медисон, у тебя древесная смола на спине со вчерашнего дня, – солгал Ефраим. Ему хотелось к ней прикоснуться, прикоснуться так, чтобы не дать ей возможности выставить свои требования.

Если они собираются все решить, то надо договариваться на равных условиях. Он не желает проводить вечность в мучении. Ну, или более замученным, чем уже был. Мужчина должен положить этому конец.

Медисон протянула руки, пытаясь нащупать воображаемое пятно:

– Где?

Ефраим провел пальцем между ее лопаток там, где знал, она не сможет дотянуться. Она тоже об этом знала.

– Здесь, позволь мне.

– Хорошо, – ровно произнесла Медисон.

Ефраим с трудом сдержался, чтобы по-идиотски не улыбнуться, намыливая руки. Он снова притронется к ней, на своих условиях. Медисон оглянулась через плечо.

– Всего лишь древесный сок и не более.

– Не более, – повторил он невзрачным тоном. Она еще мгновение смотрела ему в лицо, затем отвернулась.

У Ефраима зудели пальцы от желания схватить ее, приласкать и обнять, но ему нужно вести себя хорошо. Он начал круговыми движениями нежно тереть ей спину.

– Отмывается? – поинтересовалась Медисон.

– Нет.

Он собирался растянуть удовольствие, пока не насытится прикосновениями к ней. Три недели слишком большой срок.

Ефраим положил руки ей на спину так, чтобы большими пальцами мог поглаживать ее. Медисон затаила дыхание.

Проклятье, как приятно прикасаться к ней. Через несколько минут он решил, что этого мало.

– О, я кое-что пропустил.

– Да? – изумилась она.

– Держись, сейчас сделаю.

Он нежно провел руками по ее спине, лаская каждый сантиметр кожи. У Медисон участилось дыхание, когда его рука спустилась вниз и погладила ее попку. Прежде чем она возмутилась его прикосновением, его руки уже двинулись вверх. Затем Ефраим медленно обнял ее и стал выписывать пальцами круги на ее животе.

Медисон чувствовала его горячее дыхание у себя на затылке.

– Нужно убедиться, что на ребенке нет древесного сока, – прошептал он ей на ухо.

Она смогла только кивнуть и подумала, в этом есть смысл. Лучше быть уверенной, чем потом жалеть. Нет ничего хуже, чем липкий растительный сок на коже. Он только помогал его убрать, и ничего больше.

Его руки поднялись вверх и обхватили ее грудь. Соски уже затвердели от его внимания.

Ефраим потеребил между пальцами соски, ущипнул, подразнил их, а его губы в это время прижались к ее шее.

Он посасывал и облизывал ее кожу медленно, чувственно.

Медисон обвела языком губы и запрокинула голову на его плечо.

– Что ты делаешь, Ефраим? – ее голос звучал приглушенно.

– На твоей шее было немного сока. Я его убрал. – Пользуясь тем, что держал любимую за груди, он прижал ее к себе теснее. – Думаю, есть еще местечко, которое я пропустил.

Она нервно сглотнула:

– Где?

– Мммхммм.

Одной рукой Ефраим крепко удерживал ее за грудь, а другая плавно заскользила вниз между ее ног. Затем он раздвинул ей ноги, готовя к своему вторжению.