Высокий, Загадочный и Одинокий

– Да, осталась всего неделя до каникул. Нет причин прогуливать. А мои дела тебя больше не касаются.

– Просто постарайся не кусаться, – насмехался он.

Зарычав, Медисон села на кровати, схватила его подушку, желая, чтобы это был он, и запустила ее через всю комнату.

– Тупица!

– Знаешь, что я думаю? – спросил Ефраим.

– Что? – рявкнула она.

– Я думаю, что ты все еще меня любишь.

– Ха!

– Согласен, ты сердишься, но ты все еще меня любишь, и знаешь, что еще?

– Держу пари, ты мне сейчас скажешь.

– Ты меня хочешь.

– Ха!

– Держу пари, твое тело хочет меня прямо сейчас. Оно нуждается во мне. Подумай об этом, Медисон. Ты знаешь, что это правда. Я тренировал твое тело, чтобы оно могло принимать меня четыре – пять раз в день. Я не был в тебе неделю. Ты отчаянно тоскуешь по мне.

– Ой, кто-то очень высокого мнения о себе. Могу тебя заверить, что секс с тобой это последнее, о чем я думаю. – Так и было, пока он не упомянул об этом. Теперь она об этом думала. Проклятье!

– Ты меня хочешь, признайся, Медисон.

– Ха! Думаю, это ты меня хочешь!

– О, ты себе и представить не можешь, как сильно я хочу тебя сейчас, – прорычал он. – Я хочу войти в комнату и сдернуть с тебя покрывало, а потом стянуть с тебя трусики клыками. Хочу вколачиваться в тебя языком снова и снова, также как трахаю тебя, и не прекращу двигаться, пока ты не выжмешь меня до суха.

Что Медисон должна была на это сказать? Ефраим говорил настолько страстно, что дрожь прошлась по всему ее телу. Она так сильно его хотела, что ей пришлось сжать ноги, надеясь успокоить тянущую боль.

Ефраим резко усмехнулся:

– Теперь я знаю, что ты меня хочешь.

Медисон повернулась и зарылась лицом в подушку.

– Придурок!

Глава 26

Держа маленькие щипчики наготове, Медисон смотрела в зеркало, но щипать было нечего. Совсем нечего.

Она выщипывала брови три недели назад, и сейчас у нее должны бы вырасти, как у дикаря, но нет, они выглядели так же, как и в то утро, когда ее похитили.

Она бросила щипчики на маленькую, но дорогую кучку бесполезной косметики, которая, оказывается, теперь ей не нужна. Кожа выглядела здоровой и светящейся.

Медисон не могла найти ничего, что нужно было бы подправить или затонировать. Проклятье, подумала она, достала розовую бритву и бросила ее в кучу.

После принудительного обращения в вампира она решила больше не бриться, надеясь, что это оттолкнет Ефраима, и он перестанет поглядывать на нее с ухмылкой каждый раз, когда они оказывались в одной комнате.

Обычно уходило всего несколько дней, чтобы отрастить приличную щетину, но ее перевоплощение привело к тому, что ей вообще не нужно бриться. Ей не давала покоя мысль, неужели ее тело застыло в одной форме, словно после смерти, и никогда не изменится.

Медисон перестала так думать неделю спустя, когда поняла, что ее волосы продолжают расти. Такое ощущение, что тело само выбрало, что изменить, а что нет.

Когда она решила спросить об этом Ефраима, в один из немногих раз, когда заговорила с ним за прошедшие две недели, негодяй осмелился оценивающе пробежаться взглядом по ее телу.

Все это не имело смысла, потому что он все еще брился. Она это знала, поскольку несколько раз брила его сама. Согласно мистеру, Бесцеремонность тело должно поддерживать себя в условно идеальном состоянии.

Волосы на голове и лице являлись атрибутами красоты. Самым страшным оружием Стражей была способность очаровать свою жертву. Поэтому тело и содержало себя соответственно.

Не то, чтобы она жаловалась, у нее появился свободный час в день, но все же. Ей это совсем не нравилось. Ее жизнь изменилась навсегда, потому что она влюбилась не в того мужчину.

Единственное хорошее, что получилось из всего этого – ребенок у нее в животе.

Медисон никогда не думала, что захочет собственного ребенка после того, как вырастила Джил и Джошуа. У Джошуа еще восемь лет впереди до того, когда он станет самостоятельным.

Она всегда считала, что как только это время придет, то сможет свободно жить своей жизнью и делать, что захочет. Оказалось, что теперь к ее временному отрезку добавилось еще десять лет. Хотя в сложившейся ситуации это не имело значения.

Благодаря этому своевольному ублюдку у нее была вечность, чтобы жить своей жизнью. Медисон тяжело вздохнула, без сомнения, после первого столетия ей станет скучно, и она погрязнет в мире мыльных опер и леденцов, точнее леденцов, наполненных кровью. Придурок.

По крайней мере, сейчас лето, и у нее есть два месяца каникул. Медисон заполнила свои дни солнечными ваннами, купанием и прогулками.

О, и, конечно же, ей приходилось прятаться, чтобы выпить несколько пинт крови. Она быстро осознала, что чем больше выпьет, тем лучше у нее самоконтроль.

Первый день стал настоящим адом – она с трудом сидела в классе, полном подвижных детей. Каждый ребенок распространял особый аромат, от которого во рту появлялась слюна.

Ей потребовалось собрать все свои силы, чтобы не перепрыгнуть через стол и не вкусить букет. Глупый Ефраим. Он не побоялся появиться во время перерыва с пятью пакетами крови. Глупый, заботливый придурок.