Для нее настал момент истины, а сейчас, как назло, было очень непросто взять себя в руки. Вбежав в баню, она увидела ужасающее зрелище. Раскрасневшаяся Зофья лежала на тряпье и, раскинув согнутые в коленях ноги, верещала так, будто ее резали. Кровь хлестала из нее ручьем, а бабы то и дело тащили со всех углов чистые тряпки. В крови было все — пол, лавка, руки баб и ноги Зофьи. Закатав дрожащими руками рукава своей застиранной рубахи, Дера бросилась к роженице. Повитухи тут, конечно, не было. Судя по всему, даже для человека, у которого есть чем так славно кормить коня, это было слишком дорогое удовольствие. Не то что травница, которая согласна за две репы и клячу сделать невозможное.
— Зофья! — воскликнула Дера. — Эй, Зофья, посмотри на меня!
Девушка запыхтела, но глаза разлепила и уставилась помутневшим от боли взглядом на встревоженное лицо травницы.
— Ты должна будешь выпить сейчас отвар, который я дам и постараться не выблевать его. Поняла?
Та неуверенно кивнула, но рот послушно открыла.
— Вот! Заливайте в нее небольшими порциями, пока склянка не опустеет!
Одна из баб схватила бутылку, которая по размерам была с добротный бутыль самогона, и, откупорив, скривилась, но горлышко к раскрытому рту Зофьи поднесла. И та пила. Кряхтела, стонала, булькала, но пила.
Дера плеснула на руки краснолюдского спирта, обтерла их самой чистой тряпкой, которую ей смогли найти, и устроилась меж ног женщины. Сейчас бы и внутрь для смелости залить, но нельзя. Кровь толчками выходила из нее, от чего у травницы все похолодело внутри. Не нужно быть медичкой, чтобы понимать, что жить ей останется недолго, если не остановить кровотечение. Но, тем не менее, головка уже показалась. А значит, осталось дело за малым — Зофье не прекращать тужиться, а Дере молиться всем известным богам, чтобы и ребенок, и мать выжили.
Эскель как раз подъехал к хутору за полночь. И снова его встретили пустые хаты и дворы. Но в отличие от Карстена вдалеке стоял невероятный гомон. Подогнав Василька ближе, ведьмак сжал в кулаке медальон. Тот как заведенный скакал на груди так сильно, что без труда мог и с шеи слететь. Да и не только это насторожило его. Закатав посильнее рукава посеревшей рубахи, на которой места живого не было от пятен крови да пыли с по̀том, он спрыгнул на землю и рывком достал серебряный меч.
Народ столпился у деревянного строения, отдаленно напоминающего баню. Окон в нем совсем не было и пахло оттуда хвоей и березовой корой. Резкий и до ужаса громкий вопль заставил мужчину вздрогнуть и нахмуриться. Но шаг он не замедлил и уже через мгновение оказался у толпы гомонящих кметов.
— Чего надобно, мастер? — подал голос стоящий ближе всего дед с густыми седыми бровями. — Не видите что ли? Рожают тут у нас.
— Рожают? — машинально переспросил Эскель осматриваясь. За углом скрылась черная тень, а медальон все не унимался.
— Так точно, мастер, — закивал дед, а сам в недоумении заозирался. — Что приключилось-то, милсдарь? Вид у вас больно тревожный.
Ведьмак поднял взгляд на соломенную крышу и увидел, как у дымохода вилось что-то отдаленно напоминающее небольших размеров человека. Руки только больно худые и когтистые, а еще пыхтело оно громко.
— Теперь все понятно, — сузил горящие в темноте глаза ведьмак и поудобнее перехватил меч. — Пусть рожают. А я нечисть прорежу.
— Нечисть?! — заохали бабы и завертели головами по сторонам мужики. — Откудова тут нечисти взяться?!
— Уж позаботьтесь, мастер, — вышел из толпы ладный мужик с плечами широкими и взглядом суровым. — Я вам тройную цену заплачу, только защитите мою Зофьюшку.
— Верно говорят, что роженицы нечистую привлекают да чудовищ разных, — залепетал женский голос в толпе и все внезапно утихли.
Эскель напрягся сильнее. Его глаза бегали взглядом от стены к стене, от углов к двери и обратно. Все сбежались на крики несчастной. Все, кто мог. И ночницы, и вештицы, и даже несколько крикс крутилось вокруг дымохода. И если он не предпримет ничего, то помрет она.
— Отец девушки здесь есть? — наконец заговорил ведьмак.
— Есть! — отозвался мужик и вышел из толпы. Кметы загудели снова.
— Нож есть?
— Есть!
— Передай его в баню, пусть у изголовья положат, и чтобы никто и звука не издавал из баб. Я должен слышать только роженицу.
— Как прикажете, мастер, — мужик поспешно скрылся, дрожащими руками пытаясь достать из-за пояса нож с изувеченной деревянной ручкой.
Глубоко вздохнув, ведьмак направился нарезать круги вокруг бани. Ждать больше нельзя было, ведь злыдни эти могут в любой момент внутрь попасть и тогда уж точно быть беде.
— Тужься, Зофья, не останавливайся, — приговаривала Дера, когда за спиной появился мужик с ножом.
— У изголовья положите! Так мастер ведьмак приказал! Нечисть тут ошивается, Зофьюшку нашу подстерегает и ребятенка ихнего!
Бабы заохали, но просьбу исполнили.
— И еще наказал мастер молчать всем. Надобно ему только роженицу слышать!
— Еще чего, — буркнула внезапно девушка. — Я должна указания давать, чтобы ваша Зофьюшка выжить могла. А не ножи какие-то у головы ее выкладывать!