Выше стен

Не представляю, куда ее можно отвести, чтобы не опозориться, не нарваться на старых знакомых и косые взгляды посторонних людей, но лишних мыслей очень много, мне действительно нужна развлекуха. Идеальный вариант — остаться дома, навешать ей лапши на уши и потрахаться прямо здесь, в нашей общей кровати — «папина радость» в этом спец, а я через себя уже много раз перешагивал.

Но я пока не уверен, что ее одержимость мной нужно усугублять — ума не приложу, что за цирк устраивают ее мать и папаша, но временами даже мне по-настоящему страшно за ее психическое здоровье.

Она не умнее Славика. Вторая девчонка, признавшаяся мне в любви…

После вчерашнего я собирался упорно ее избегать. Не распускать больше руки и свести общение к минимуму, но сама судьба, кажется, против таких раскладов.

Шурша камушками и осенним ледком, внедорожник папаши отъезжает от ворот, неисправный доводчик грохает створками, щелкает автоматический замок. Я поднимаюсь и долго втыкаю в окно — кроны тополей над кирпичной стеной побурели, трава у ее основания подернулась инеем. Я так яростно стремился забрать обратно то, что по праву рождения принадлежит мне, но теперь не чувствую никакого удовлетворения — только пустоту.

Хотя… все веселье еще впереди.

Раскрываю шкаф в нише, натягиваю старые джинсы, достаю с полки аккуратно сложенное полотенце и, повесив его на плечо, выхожу в коридор. Еще слишком рано, но дурочка, распутывая пальцами мокрые патлы, в облаке пара выплывает из ванной, налетев на меня, застывает, как вкопанная, и поднимает расфокусированные глаза.

— Привет, Свят! — Она скалится во все тридцать два зуба, но выглядит дерьмово — черные круги, опухшие веки, отросшие корни, затравленный взгляд. Кажется, мой «сюрприз» больно ударил именно по ней… Не знаю, что должен чувствовать по этому поводу, но чувствую укол раскаяния.

— Привет! — Применяя актерские навыки, приторно улыбаюсь я, и она, покачнувшись, хватается за угол. — Раз уж мы теперь одна семья, давай сходим куда-нибудь. Без скрытых смыслов и тому подобного. Просто развеемся, не тухнуть же все воскресенье дома… К тому же я должен тебе, помнишь?

— С радостью! Мне очень нужно с тобой поговорить… — мямлит дурочка, но я делаю вид, что не слышу.

— Будь готова к пяти. Я постучу.

Щелкаю ее по носу и закрываюсь в ванной — тут пахнет точно так же, как пахла ее тонкая шея в ту гребаную ночь. Засовываю голову под ледяную воду и стараюсь дышать ровно.

***

Чтобы не давать волю некстати ожившей совести, полдня сплю, а когда просыпаюсь, чудовищная головная боль голодным зверем вгрызается в мозг. Матерясь, ищу в рюкзаке анальгетики, закидываюсь сразу двумя таблетками и проверяю телефон — пропущенных нет.

За сутки мать ни разу не позвонила — скорее всего, пьет с Валероном или зависает в салоне красоты, жадно хватаясь за прошлое, совсем как я сейчас. И ей все равно, жив ли сынок, или гниет в какой-нибудь канаве.

За дверью дурочка разговаривает со Славиком — смеется, сюсюкает и умиляется, будто звереныш способен ее понять. Стрелки приближаются к пяти, а я так и не придумал, куда вытащить эту полоумную — листаю список контактов и набираю номер клуба, который мы частенько посещали с Яной — моя очередь насмехаться над судьбой. Надеваю шмотки из некогда самой крутой коллекции — джинсы, футболку и оранжевый худак, от души поливаюсь одеколоном и укладываю волосы гелем. Из зеркала на меня пялится более молодая версия папаши, и недоумение вперемешку с обидой горчит на языке. «Да пошел ты…»

Сплевываю, отворачиваюсь и выхожу в коридор.

— Регин, готова? — Грохаю кулаком по двери гостевой. — Я такси вызываю.

От напора дверь распахивается, и в проеме возникает «папина радость», но я не сразу ее узнаю. Она перекрасила волосы в нормальный человеческий цвет, больше не выглядит вульгарно, и без черной помады и вечно размазанных стрелок никак не тянет на совершеннолетнюю.

Худые коленки прикрывает подол темно-синего платья, перетянутого на чересчур тонкой талии кожаным ремешком, на остром локте виднеется кровоподтек, и я сжимаю кулак. Как у этих толстозадых кобыл вообще поднялась рука на такую пигалицу…

Она испуганно моргает, будто узрела божество, улыбается, а я отступаю на шаг. Мозги проясняются.

Заботливый папочка у нее уже имеется. Одного вполне достаточно.

Спотыкаясь, дурочка направляется к прихожей и тут же в замешательстве замирает — на ее бесформенной куртке чернеют ошметки присохшей грязи и листья.

— Бомж-стайл как он есть… — хрипит она, подавляя смешок. — Как считаешь, я без проблем пройду фейсконтроль?

— Н-да… Есть идея получше… — Скрепя сердце, я великодушно помогаю ей влезть в мое пальто, под ручку провожаю к такси, и ничто не предвещает позора до тех пор, пока дурочка не пускается в откровения: