Попетляв по узкой, совершенно пустынной, но тщательно отчищенной от снега улице ведьма услышала хоровое пение. Что-то торжественное было в выводимых руладах, как и в ритмичном низком стуке, который отлично дополнял голоса. По мере приближения к источнику света голоса становились всё громче, а к ощущению торжественности добавилось быстро растущее чувство тревоги.
Когда Марина вышла к старой католической церкви, крыльцо которой ярко освещалось прожектором, запитанным к генератору, Герда вдруг набычилась, зарычала, поджала хвост и отступила в тень домов.
— Герда, ты чего?
"Пахнет. Странно".
Марина сделала шаг назад, и в этот же миг двери церкви распахнулись. На крыльцо вышел человек. Он был один, оружия Марина не заметила, при этом он упорно вглядывался в темноту, кого-то выискивая. Ведьма сделала ещё один шаг назад.
Человек поднял руку и помахал, глядя в другую сторону. Марину он явно не видел и не чувствовал.
"Этот человек. Пахнет. Радостью".
Ведьма медлила. Она не знала, что делать. Объективных причин "не вступать в контакт" не было, но Высший, сидящий в церкви, её нервировал. Да и непонятная тревога…
Стоящий на крыльце не выглядел опасным. Герда не чувствовала ничего необычного: человек как человек.
Впервые древо обратилось к собаке напрямую, воспользовавшись мыслями хозяйки, как мостиком. Марина не усмотрела в этом ничего плохого, хотя ещё несколько месяцев назад как минимум, возмутилась бы, а как максимум, испугалась. Да и Герда беспрекословно пошла вперёд, на свет. Она не спешила, вежливо махала хвостом. Псина даже не поняла, что приказ ей отдала не любимая хозяйка, а нечто иное.
Человек увидел Герду, всплеснул руками, опустился на корточки и вытянул руку вперёд. Собака подошла, обнюхала ладонь, дала себя погладить. Марина дёрнулась — Герда стала транслировать происходящее.
Говорил человек на немецком, которого псина не знала, но интонацию понимала хорошо. У Марины сложностей с переводом не возникло.
— Так это ты всполошила Господа? Кажется, простая собака. Ты одна?
Герда усиленно замахала хвостом и попыталась сунуть в нос карман куртки, из которого одуряюще пахло хлебом.
— На, держи. — Человек вытащил сухарь, псина схватила угощение и проглотила, практически не жуя.
— Я не могу пустить тебя в храм. Животным нельзя его осквернять. Но если ты подождёшь окончания праздника здесь, на крыльце, обещаю — накормлю хорошенько. У нас нет собак. Когда случился Армагеддон, в районе были только собачки миниатюрных пород, и все стерилизованные.
Герда старательно облизала крошки с человеческой руки.
— Последняя собака умерла два года назад, — вздохнул абориген и поднялся. — В общем, сидеть. Буду рад, если дождёшься.
И ушёл. Собака, повинуясь мысленному приказу хозяйки, совершенно по-человечески сунула переднюю лапу между косяком и дверью, потом аккуратно протиснулась внутрь.
Марина ахнула. Герда испуганно вздыбила шерсть на загривке и попыталась выскочить наружу, но покорилась новому указанию Древа.
Привычных любому католику лавок оказалось гораздо меньше, чем принято, и они были расставлены вдоль стен. Взрослые сидели на полу, лавки занимали дети. Пели все.
Вместо алтаря на амвоне горел костёр, а сзади него высился огромный, грубо вытесанный каменный трон, который спинкой доставал до потолка, а чтобы взобраться на сиденье, пришлось бы подставить лестницу.
Герде трон показался пустым, но человек с крыльца подошёл к нему, обогнув огонь, упал на колени, сложил руки в молитвенном жесте и что-то пробормотал. Раздался жуткий низкий голос, услышав который, псина взвизгнула и попыталась выбежать на улицу, но оказалась пригвождённой к полу могучей силой.
— Ты слаб и глуп. Собаку я вижу. Ты впустил её, Йохан. Очищать храм от скверны будешь ты и твоя семья. Но животное сейчас — глаза ведьмы, скрывшейся в темноте. Ну, пусть наблюдают за моей милостью. А потом — убить обеих.
Вокруг Марины воздух приобрёл кисельную вязкость. В голове зашумело.