Выкуп

«Совпадение ли? – подумал Викентий. – Имя, профессия… Чёрт возьми!»

Он невольно глянул на запястье – на часы. Два предстоящих часа ожидания вдруг показались слишком долгими, чуть ли не дольше всех минувших лет.

…Викентий и Винсент мчались в «рено» серебристого цвета по трассе, ведущей в Женеву. А точнее, ехали они не в сам город, а в его близкий пригород.

– Вообще-то Верье давно уже вошёл в черту города, но бабушка Катрин упорно зовёт его деревней и предпочитает жить именно там. – Винсент слегка повернул голову, улыбнулся. – Там, конечно, сохранился некий пасторальный шарм, это верно.

Викентий всё ещё до конца не отошёл от некоторого потрясения. Ещё бы: узнать, что жива и здорова дочь самого Викентия Павловича Петрусенко! Это словно попасть из реальности в то, почти мифологическое время, о котором он так много слышал в детстве от своей бабушки Елены! Когда Винсент сказал ему:

– Я позвонил бабушке Катрин, она ждёт нас, причём прямо сейчас. Ты не против? – Викентий даже не понял, о ком речь. А когда Берестов объяснил, он сначала не поверил – думал, что не понял. Они говорили по-русски, а ведь кузен всё-таки швейцарец во втором поколении. Переспросил по-французски – Винсент засмеялся, сказал:

– Бабушке восемьдесят шесть лет, она жива и довольно здорова. – И добавил опять по-русски: – Да, да, именно Екатерина Викентьевна, в девичестве Петрусенко.

Он говорил очень правильным, почти классическим русским языком. Но всё-таки с заметным акцентом и сильно грассировал.

Они перешли на «ты» почти сразу. Когда стали друг против друга в кабинете господина Шлегеля, протянули руки, и вдруг неожиданно обнялись. Викентий не ожидал от себя такого порыва, но, похоже, и Винсент это сделал также спонтанно, неожиданно для себя. Теперь, в машине, часто поглядывая друг на друга и встречаясь взглядами, они радостно улыбались – ощущение было такое, что знакомы много лет. Викентий же радовался ещё и тому, что будет работать именно с Винсом Берестовым. В бернском комиссариате Шлегель сразу предложил:

– Раз уж случилось такое необыкновенное совпадение, то вы, мсье Кандауров, наверное не откажитесь от такого помощника, как ваш родственник? В Берне или в Женеве разрабатывать ваше дело – не имеет значения, в Женеве для вас даже лучше, там все говорят по-французски. А господин Берестов очень опытный специалист по самым запутанным криминальным случаям, вы это быстро поймёте…

Нет, подобного Кандауров даже представить не мог! Впрочем, удивляться совпадениям ему пришлось ещё не раз. У них с Берестовым были не только одинаковые имена и профессии. Винсент был всего на три месяца старше, а его единственная дочь была ровестницей дочери Кандаурова.

– Её зовут как и бабушку – Катрин. Катьюша… – мягко произнёс Берестов.

Кандауров засмеялся:

– У меня тоже Екатерина, Катюша! Интересно, что у нас ещё с тобой найдётся общего? Может, родимое пятно?

Вообще-то, он сказал это шутя, но Винсент вдруг свернул на обочину, остановил машину:

– Какое родимое пятно? На левом плече?

– Ну да! – Викентий показал ладонью. – Смазанный треугольник.

– Есть, точно такое! После деда, князя Всеволода, только у меня и у моей дочери.

– У меня и у дочери, – как эхо, повторил Викентий.

На этом, правда, поразительные совпадения, кажется, закончились. У князя Всеволода и его жены Екатерины Викентьевны было трое детей. Младшие сын и дочь жили во Франции, старший – князь Роман, отец Винсента, – уже давно уехал в Аргентину, туда, где ещё раньше поселился его младший сын и брат Винсента Александр. У Викентия же давно не было в живых никого – ни деда Дмитрия Кандаурова, ни бабушки Елены Романовны, ни отца, ни матери. А уж братьев и сестёр ни у него, ни у его отца не было вовсе… Винсент, узнав об этом, покачал понимающе головой:

– Печально, но это говорит о разных уровнях жизни наших стран.

Викентий усмехнулся краешком губ:

– Да, в нашей стране всегда было жить не просто – ни нашим предкам, ни отцам. Правда, детство и юность у меня были, что называется, счастливыми, и я долгое время верил, что впереди – только лучшее. Но, как сказал один наш современный поэт: «… не было и нет благих и безмятежных лет у нашей матери-России…» Поверь мне, жить в эпоху резких социальных катаклизмов никому не пожелаю. Увы, теперь я думаю, что и дочери моей, и будущим внукам тоже настоящего благополучия не достанется.

– О, нет! – с энтузиазмом воскликнул Берестов. – Теперь в ваших странах всё сильно меняется, торжествует демократия! Скоро вы станете настоящими европейцами, поднимите уровень жизни!

– До Швейцарии? – не удержался от иронии Кандауров. Его насмешила искренняя патетика кузена – эдакий европейский восторг по поводу распада «империи зла». – И потом, дорогой мой тёзка, нужно ли нам становиться европейцами? Может быть, всё же останемся русскими людьми?