Выключить моё видео

– Вчера в новостях сказали – в любой аптеке есть.

А когда я, ещё в начале этого всего, по маминой просьбе в аптеку зашла – не было. Может быть, сейчас изменилось. Не знаю.

– Ну, балуется парень. Всем тяжело. Хотя странно вообще-то – ему в армию идти через год, если в институт не поступит.

– Зачем в армию. Поступит. Мы все поступим.

– Ты – конечно, вон сколько занимаешься. И этот, отличник ваш, как его зовут – Илья? Этот тоже. Может быть, и другие. Позови папу, пожалуйста, каша готова.

Иду звать папу в комнату и представляю себе нашу школу без никого – а может быть, там кто-то сидит и сейчас, охраняет – от кого охраняет? Никто и не зайдёт.

Отчего-то снова подумала об Илье: если ему надо идти, то может ли пройти мимо школы и посмотреть, не горит ли свет в кабинетах?

– Пап, – говорю, – мама завтракать зовёт.

Он кивает, не отрываясь от экрана. Лекция заканчивается, но сидит в наушниках, потому не слышно, сейчас, шепчет еле слышно, сейчас приду.

Вижу, как его студенты одни за другим выходят из конференций – только фамилии вспыхивают.

Слышу, как в моей комнате вибрирует телефон.

Может быть, началась физика, а я не знаю.

Иду за телефоном.

Это не физика.

Это Илья.

пойдём погуляем

Возвращаюсь на кухню и говорю маме, что папа сейчас придёт.

На стене дома напротив кто-то написал:

ПЕРЕМЕН ТРЕБУЮТ НАШИ СЕРДЦА

Но хочется просто успокоиться, узнать, что перемена так и пройдёт на балконе с видом на берёзы и липы, и соседний изгибающийся дом, а где-то совсем далеко виднеется многоэтажка и торговый центр «Райкин-Плаза», а ещё дальше – проспект, но пешком не дойти. Что я так и просижу, так и проведу, и ничего не увижу, и мама будет варить овсяную кашу, а потом я буду варить овсяную кашу, пока не кончатся пять пачек, а когда кончатся? Скоро кончатся, и заметить не успеем.

Так хочу, чтобы сердце требовало перемен, – но ничего.

а куда?

Через две минуты ответила. Глупо. Алёнка бы точно сказала, что глупо.

всё равно

Значит, Илья и вправду ходит, не боится.

А я?

Может быть, это и есть перемена?

– Мам, хочешь, за хлебом схожу?

Мама смотрит сначала на меня, потом на папу. Мы сидим над тарелками с кашей, доели уже почти. В кашу добавили смородиновое варенье, и мне тоже, хотя не люблю.

– Хочешь пойти? Сейчас?

– Да, а почему нет?

– Не знаю. Ещё половина батона осталась.

– Завтра всё равно придётся идти.

Смотрит недоверчиво, потом качает головой.

– Вер, не надо, правда. Понимаю, что грустно, что в школе мало уроков стало, а в телефоне весь день не просидишь. Но ведь мы решили, что будем выходить раз в неделю, чтобы лишний раз не… Правильно ведь?

Папа пожал плечами. Наверное, правильно. С самого начала договорились. У нас доверительные, дружеские отношения. Никто никому не запрещает. Мы договорились.

– Правильно, мам, а куда тебе ходить? – говорю. – Конечно, раз в неделю только и надо.

– А тебе куда? – мама встаёт, собирает грязные тарелки. – Скажи, куда.

– Вот вообще не важно, – тоже встаю, – но я не могу взять и пойти, не хочу так.

– Вся Москва так живёт, вся страна, чем ты недовольна? И вообще не понимаю, почему у вас нет уроков.

– Позвони в школу и спроси, в чём проблема.

Она молчит. Знаю – не будет никуда звонить, потому что не привыкла лезть, навязываться, спрашивать. И в магазине к продавцу-консультанту не подойдёт, не спросит – а где у вас краска для волос стоит? Сама будет искать.

Я такая же. Не буду спрашивать – но хочу думать, что не из страха, а просто у самой-то лучше выйдет.

– Ладно, Вер, – папа вмешивается, папе не нравятся такие разговоры, – ты чего хочешь?

– Я хочу, чтобы вы не думали, что мне на улицу меньше вашего нужно. И что раз нет учёбы – то и вообще ходить некуда.

– Не думаем. Мы друг друга бережём.

– Получается – я плохая?

Они так не скажут, не подумают даже, но не по себе – хочу, чтобы думали, хочу, чтобы произошло.

– Ну вас вообще, – ухожу в свою комнату, но дверью не хлопаю. В тринадцать хлопала, было дело. Теперь прикрываю тихонько, аккуратно – на двери нет пружины.

Телефон светится.

так что, пойдёшь?

не могу, родители не отпускают

Написала и села на разобранный диван. Бельё-то убрала, конечно, но собирать не стала – смысл, когда вечером снова разбирать, и не для кого, никого не приведёшь. Мама не ругается, не требует порядка, как раньше. Стала спокойнее. И я стала, потому что пару лет назад и на самом деле бы орала, чашку могла на пол кинуть, матом выругаться, чтобы всем стало грустно и неприятно, но страшнее ничего не было; с пацанами не тусила, пьяная не возвращалась. Да и не пили мы, это родители – по своим воспоминаниям – больше. Так, могли бутылку вина на всех.

Но это не те перемены, которых хотела.

Ну напиши что-нибудь. Скажи, что пойдём гулять, когда кончится карантин. Он ведь должен когда-нибудь кончиться. Скажи, что понимаешь, что твои родаки такие же, надо только договариваться уметь, а я, девчонка, не умею, реву только.

Илья не отвечает.

Думает, что я придумала про родителей; кто может человеку в шестнадцать лет запретить выходить на улицу?