Выхода нет

Артем не стал уточнять, что такое кавказцы, решив, что и это название, как и непонятные и труднопроизносимые определения «чеченцы» и «азербайджанцы», относятся, очевидно, к названиям неизвестных для него или переименованных станций, откуда пришли эти бандиты. — Сейчас обе банды ведут себя сравнительно мирно. Обирают себе тех, кто вздумал остановиться на Китай-Городе, чтобы подзаработать, берут пошлину за вход с проходящих мимо — в обоих залах плата одинаковая — три патрона, так что не имеет значения, откуда приходишь на станцию. Порядка здесь, конечно, никакого, ну да им он и не нужен, только что костры жечь не разрешают. Хочешь дурь купить — на здоровье, спирт какой — в изобилии. Оружием здесь таким можно нагрузиться, что пол-метро снести потом — не задача. Проституция процветает. Но не советую, — тут же добавил он и сконфуженно что-то пробормотал про личный опыт. — А что за вагон? — спросил тот. — Вагон-то? Это у них там вроде штаба. И если кто провинился перед ними, платить отказывается, денег должен, или еще чего — волокут туда, там еще тюрьма, яма долговая, что ли. Лучше туда не попадать, — объяснил Туз, — хорошего мало. Голодный? — перевел он разговор на другую тему.

Артем кивнул. Черт знает, сколько времени прошло уже с того момента, как они с Ханом пили чай и беседовали на Сухаревской. Без часов он совершенно потерял способность ориентироваться во времени. Его походы через туннели, насыщенные такими странными переживаниями, могли растянуться во времени на долгие часы, а могли и пролететь за считаные минуты, не говоря уже о том, что постоянно лезли в голову мысли, что в тех туннелях ход времени вообще мог отличаться от обычного, как изменялось ощущение этого треклятого времени. Как бы то ни было, есть хотелось. Он осмотрелся. — Шашлык! Горячий шашлык! — разорялся стоящий неподалеку темный торговец с густыми черными усами под горбатым носом.

Выговаривал он это довольно странно: не давалось ему твердое «л», и вместо «о» выходило все время «а». Артем и раньше встречал людей, говоривших с необычным произношением, но особого внимания на это никогда не обращал. Слово Артему было знакомо, шашлыки на ВДНХ делали и любили. Свиные, ясное дело. Но то, чем размахивал этот продавец, шашлык напоминало очень отдаленно. В кусочках, насаженных на почерневшие от копоти шампуры, долго и напряженно всматривавшийся Артем узнал наконец обугленные крысиные тушки со скрюченными лапками. Его замутило. — Не ешь крыс? — сочувствующе спросил его Туз. — А вот они, — кивнул он на смуглого торговца, — свиней не жалуют. Им по Корану запрещено. А это ничего, что крысы, — прибавил он, вожделенно оглядываясь на дымящуюся жаровню, — я тоже раньше брезговал, а потом привык. Жестковато, конечно, да и костлявые они, и кроме того, подванивает чем-то. Но эти абреки, — он опять стрельнул глазами, — умеют крысятинку готовить, этого у них не отнять. Замаринуют в чем-то, она потом нежная становится, что твой порось. И — со специями!.. А уж насколько дешевле! — нахваливал он.

Артем прижал ладонь ко рту, вдохнул поглубже и постарался думать о чем-то отвлеченном, но перед глазами все время вставали почерневшие крысиные тушки, насаженные на вертел: железный прут вонзался в тело сзади и выходил из раскрытого рта. — Ну, ты как хочешь, а я угощусь! А то присоединяйся. Всего-то три пульки за шампур! — привел Туз свои последние аргументы и направился к жаровне.

Пришлось, предупредив Хана, обойти ближайшие лотки в поисках чего-то более пригодного к употреблению, вежливо отказывая навязчивым торговцам самогоном, розлитым во всевозможные склянки, жадно, но с опаской разглядывая соблазнительных полуобнаженных девиц, стоявших у приподнятых пологов палаток, призывно бросающих на прохожих цепкие взгляды, пусть вульгарных, но таких раскованных, свободных, не то что зажатые, прибитые суровой жизнью женщины ВДНХ, задерживаясь у книжных развалов — так, ничего интересного, все больше дешевые разваливающиеся книжонки с карман размером: про большую и чистую любовь — для женщин, про убийства и деньги — для мужчин.