Выездной !

- Взяли б бюлетень. - Секретарь допытывалась с напором, зная что ей не откажут, не поставят на место, за ней незримо витал дух Филина, дух начальственного кабинета и злить ее все равно, что гневить всесильных духов.

Шпындро подобрался, скроил полуприветливую улыбку, с червоточинкой.

- Работы непроворот, за меня никто не сделает, - следил краем глаза за светящимся квадратиком цифры, наконец линейка над лифтом ожила и светящаяся цифра поскакала справа налево. Шпындро перевел дух. Секретарь истолковала это по-своему, как плохо прикрытое недружелюбие; женщина желчная, неустроенная, она любила, чтобы в ее присутствии нижние чины цепенели еще более, чем при ее хозяине. Секретарь расстановку сил представляла исчерпывающе; змеиная улыбка, покровительственная интонация, явное любование предстоящим Шпындро мучением - все сразу отпечаталось на мучнисто белом лице в коросте неуемного грима.

- После вас сразу вызвал Кругова, уж почти час сидят!

Черт с ним! Пусть сидят. Игорь Иванович испытал облегчение: главное неприкосновенен его пакет, и улыбнулся, секретарь с трудом скрыла расстерянность: повел себя испытуемый противоположно ожидаемому, выстрел в холостую, с чего бы? Поправила пышные волосы с седой прядью, подсиненной чернилами, и ринулась в повторную атаку, медленно, веско:

- Филин расположен к Кругову, ценит...

Створки лифта распахнулись, Шпындро пропустил секретаря перед собой и, нажав последовательно кнопки - цифру и ход - сделал вид, что не принял выпада. Зачем сейчас-то он ринулся наверх? Пакет вне опасности, а уж если Кругов его поковырял - не помочь, а с Мордасовым так и не удалось обсудить животрепещущее. В комнате пустые столы, стулья без седоков - на счастье никого, набрал номер Колодца, поглядывая на дверь, приказным тоном уведомил, что привезет к мордасовской бабке-целительнице своего начальника; за ним не заржавеет, не первый год замужем, то бишь обделывают с Мордасовым свои дела, и должником Шпындро не привык себя числить, так что холодность Мордасова в этом деле непонятна, тем более, что отъезд туда - а ради чего бы он тащил эту тушу за город? - в их обоюдных интересах.

Вечером Мордасов покормил бабку, протер лосьоном, будто покрытое корой лицо старухи, шею и подмышки, удивляясь, что бабка почти не потеет. Может и впрямь святая. Напоил чаем с финским печеньем, отложенным в булочной по ту сторону путей, тактично осведомился, не примет ли бабуля его дружка то ли с отцом, то ли с братаном старшим, то ли с другой какой родней.

- Слаба я, Сань, духу не хватает, чтоб приязнью человека отогреть, я ж приязнью лечу.

- Ну, ба, - Мордасов прикидывал, что отделаться от Шпына не удастся, - они сюда приедут, я им велю, чтобы тары - бутылок там разных, других емкостей понавезли, а ты им водицу посвятишь, пусть горемычный сродственник попьет ее, всех дел-то, ты святить воду можешь, не спускаясь с кровати. Не могу отказать - важный человек, по заграницам раскатывает.

- Посёл, что ль? - Бабка то ли смеялась, то ли всерьез, не поймешь.

- Посёл-осёл, - не утерпел Колодец, согнал гримасу - натурально, ба, нужный человек, понадобится тебе снадобье не наше, подмогнет да и другое что.

Бабка отвернулась к стене, натягивая на худые плечи скоморошье лоскутное одеяло, в глазах ее внук углядел тоску особенную и впервые проняло его: вот она смертная мука, не то чтоб большая тоска, нестерпимая, а именно смертная, предшествующая расставанию с жизнью.

Мордасов долго не уходил, вертелся бездельно в бабкиной каморке, зная, что старая не спит и весь мир для нее сейчас стянулся до пропитанного клеем газетного пятна под отколупнутым куском обоев. Мордасов вышел на кухню за тряпкой, вернулся, полез в красный угол, протер иконы, расправил мертвые цветы - поставка Шпына, сработаны под голландские тюльпаны, разгладил на бабке одеяло, подоткнул в ногах, выровнял носки тапочек. Бабка внука знала хорошо, если чем бог и оделил щедро упорством, с места не сдвинешь, пока своего не добьется; худые плечи вздрогнули под разноцветными лоскутами, сивая дуля-пучок на затылке дернулась и, не оборачиваясь, прямо в стену бабка прошелестела:

- Ну бог с ними, ну вези, страждут люди, как откажешь, може последнее добро в жизни состворю, - помолчала, сглотнула слюну, - може последнее?..

- Ну уж скажешь, - неубедительно опроверг Колодец, - еще потворим добра, ба, куда спешить? в божье царство всегда успеешь, и билеты без брони и путевочка бессрочная, - не удержался, - и бесплатная, так сказать, господь все расходы на себя берет - профсоюзный подход.

Лоскутное одеяло вздыбилось, возмущение давалось старой женщине тяжело:

- Не богохульствуй, Сань! Он ить правда все видит, от него не укроешь!

- Вроде обер-милиционера?.. Заоблачный сыскарь-глазастик!

- Ох, посодють тя, Сань, ох, упекут в невольные жития, бросишься корить себя за насмешки, ан поздно...

- Ба, значит можно везти? Да? - Мордасов наклонился к бабке, ткнулся губами в полоску сухой кожи на затылке.