Выдержал, или Попривык и вынес

Съ каждымъ нашимъ путешествіемъ съ одного конца на другой Пространный Словарь слдовалъ за нами и непремнно кого-нибудь уродовалъ; то онъ сдеретъ кожу съ локтя господина секретаря, то ударитъ меня въ животъ, а бдному Бемису такъ приплюснулъ носъ, что онъ боялся остаться навкъ уродомъ. Револьверы и кошелекъ съ мелочью живо очутились на дн кареты; но трубки, чубуки, табакъ и фляги, стуча и ударяясь другъ о друга, слдовали за Словаремъ каждый разъ, когда тотъ длалъ на насъ свои нападенія, и помогали, и содйствовали ему въ борьб съ нами: табакъ засыпалъ намъ глаза, а вода выливалась намъ за спину.

Впрочемъ, въ общемъ мы провели ночь довольно хорошо; мало-по-малу начало свтать, и когда показалось сквозь щели занавсей холодное срое утро, мы звнули, съ наслажденіемъ вытянулись, отбросили свои коконы и почувствовали, что вполн выспались. При восход солнца, когда стало тепле, мы снова сняли всю нашу одежду и приготовились къ завтраку. Мы какъ разъ во-время покончили свои дла, потому что черезъ пять минутъ кучеръ затрубилъ, огласивъ воздухъ очаровательной музыкой своей, и вскор мы увидли вдали нсколько домиковъ. Оглушенные стукомъ экипажа, топотомъ копытъ и крикомъ кучера, который раздавался все громче и громче, мы съ шикомъ подъхали къ станціи. Восхитительная была эта прежняя почтовая зда!

Мы выскочили, какъ были, въ полураздтомъ вид. Кучеръ собралъ возжи, швырнулъ ихъ на земь, звнулъ, вытянулся и скинулъ кожаныя рукавицы съ большимъ достоинствомъ, не обращая ни малйшаго вниманія на привтствія, на разспросы объ его здоровь, на предупредительность смотрителя станціи и конюховъ, которые, кинувшись помогать ему выпрягать лошадей, увели нашу шестерню, замнивъ ее свжею. Въ глазахъ ямщика, смотритель станціи и конюха были люди ничтожные, полуразвитые, хотя полезные и необходимые на своихъ мстахъ, но съ которыми человкъ съ достоинствомъ никакъ не могъ дружить; наоборотъ, въ глазахъ смотрителей станцій и конюховъ ямщикъ былъ герой, занимающій высокій постъ, всеобщій баловень, которому завидовали вс и на котораго смотрли съ уваженіемъ; когда они съ нимъ начинали разговоръ, а онъ грубо отмалчивался, то они переносили это смиренно, находя, что поведеніе это соотвтствовало его важности; когда же онъ начиналъ говорить, то они съ восторгомъ ловили его слова (онъ никогда не удостаивалъ кого-нибудь своимъ разговоромъ, а обращался вообще къ лошадямъ, къ конюшнямъ, къ окружающей природ и уже мимоходомъ къ своимъ подобострастнымъ слушателямъ). Когда онъ награждалъ конюха грубою насмшкою, тотъ былъ счастливъ на весь день; когда онъ повторялъ свой единственный, всмъ извстный, грубый, плоскій и лишенный всякаго остроумія разсказъ тмъ же самымъ слушателямъ, въ однихъ и тхъ же выраженіяхъ, въ каждый пріздъ свой, то челядь эта положительно гоготала отъ удовольствія, держа себя за бока и клялась, что лучшаго въ жизни она никогда ничего не слыхала. Какъ бывало, засуетятся они, когда онъ потребуетъ себ кувшинъ воды или огня для трубки, но осмлься пассажиръ попросить у нихъ ту же услугу, они тотчасъ же наговорятъ ему дерзостей. Впрочемъ, они позволяли себ такое грубое обращеніе, глядя на самого кучера, который смотрлъ на пассажира свысока и былъ о немъ не лучшаго мннія, что и о конюх.

Смотритель станціи и конюхи почтительно обращались, по своимъ понятіямъ, съ дйствительно имющимъ значеніе кондукторомъ, но ямщикъ былъ единственное лицо, предъ которымъ они преклонялись и котораго боготворили. Какъ любовались они имъ, когда, взобравшись уже наивысокое свое сдалище, онъ медленно, не торопясь, надвалъ свои рукавицы, между тмъ какъ одинъ изъ счастливыхъ конюховъ, держа возжи, съ терпніемъ ожидалъ, чтобы онъ ихъ отъ него принялъ! А когда онъ щелкнетъ своимъ длиннымъ бичемъ и тронется въ путь, они его провожали побдоносными и продолжительными криками.

Станціи строются длинными и низкими зданіями изъ кирпичей, не соединенныхъ цементомъ, цвта грязи, высохшей на солнц (adobes называютъ испанцы такіе кирпичи, а американцы сокращаютъ на dobies). Крыши почти безъ откоса, кроются соломой, которую накладываютъ сверху дерномъ или толстымъ слоемъ земли, отчего крыши прорастаютъ зеленью и травою. Въ первый разъ въ жизни пришлось намъ видть палисадникъ на крыш дома! Постройки состояли изъ гумна, конюшенъ на двнадцать или пятнадцать лошадей и домика съ комнатой для пассажировъ, гд стояли лари для содержателей станцій и для одного или двухъ конюховъ. Домикъ былъ настолько низокъ, что легко можно было облокотиться о край его крыши, а чтобы войти въ дверь необходимо было согнуться. Вмсто окна было квадратное отверстіе безъ стеколъ, въ которое могъ пролзть человкъ. Пола не было, его замняла крпко утрамбованная земля, а печку — каминъ, въ которомъ и варили все необходимое. Не было ни полокъ, ни буфета, ни шкаповъ, въ углу стоялъ мшокъ съ мукой, а, прислонившись къ нему, два жестяныхъ почернлыхъ кофейника, одинъ жестяной чайникъ, маленькій мшечекъ къ солью и кусокъ ветчины.