Восстановив равновесие, я перевел дух, шипя и матерясь сквозь зубы. Когда боль утихла, я осмотрел потолок вокруг кольца на предмет трещин. Слишком темно для такого, но не похоже, что появилась хоть одна. Может попробовать просунуть руку сквозь браслет? Там есть свободное место, вдруг получится. Следующие несколько минут я развлекался попытками просунуть кисть руки сквозь браслет. Все мои попытки оказались тщетными, все-таки кости у меня не из резины.
Пришлось отказаться от этой идеи и вернуться к первоначальному плану. Снова обхватив цепи, я подпрыгнул и повис над полом камеры. Не знаю, сколько я этим занимался, но ничего добиться так и не сумел. Ноги уже сводило судорогой, и я обессиленно повис на руках. Сами руки, от неудобного положения, затекли настолько, что я их почти не чувствовал.
Хотелось пить, но просить воды было не у кого. Все, что я мог, это попытаться отстраниться ото всего. Нужно немного отдохнуть, а потом снова пробовать. Рано или поздно, но у меня должно получиться. Постепенно, мне удалось войти в состояние, похожее на медитацию. Так я и висел в этом полуоцепенении, пока не услышал неторопливые шаги.
Обладателем шагов оказался горбун. В его руке был магический светильник, от яркого света которого я зажмурился. Подойдя к решетке моей камеры, он снял с пояса связку с ключами, погремел ими, выбирая нужный, и открыл замок.
Зайдя в камеру, горбун поставил светильник на пол и внимательно осмотрел меня сальным взглядом.
— Молодой, — сказал он, рассматривая мое лицо.
— Немного тощий, но крепкий, — сказал он, обойдя меня по кругу. — Как тебя зовут?
— Пить, — прохрипел я.
— Сейчас, сейчас, — сказал горбун, отходя в угол камеры.
Оттуда он принес ту самую лавку, взгромоздился на нее и сунул мне в рот горлышко снятой с пояса фляги. Я, с наслаждением, сделал несколько глотков. Это оказалась обычная вода.
— Пей, пей, — приговаривал горбун. — Тебе понадобятся силы. Я человек добрый, хоть и тюремщик. Меня здесь все заключенные за это любят. За доброту мою. А вот лорду моя доброта не нравится, он все время за это меня ругает. Но я не могу по-другому, натура такая, понимаешь?
Горбун заглянул мне в глаза, видимо пытаясь найти там понимание. Не знаю, увидел ли он там что-то или нет, но флягу у меня забрал. Затем слез с лавки, отодвинул ко входу и уселся на нее.
— Ты извини, что я сижу, — сказал горбун. — Но у меня больные ноги, не могу долго стоять.
Я не стал ничего говорить ему по этому поводу.
— Так как, говоришь, тебя зовут? — Спросил горбун, рассматривая мое лицо.
— Стрелок, — ответил я.
— Стрелок, — всплеснул руками горбун. — Как интересно. Это же прозвище, да?
— Да, — ответил я.
— А настоящее имя какое? — Спросил горбун.
— Иван, — ответил я, не видя причин молчать.
— Иван… Иван… странное имя, — сказал горбун. — Стрелок звучит лучше. А меня все зовут Горбун. Я думаю, тебе не нужно объяснять почему?
Лицо горбуна скривилось ухмылкой, а сам он указал рукой на свою спину.
— Так-то у меня тоже есть имя, — сказал Горбун. — Наверное, есть… Должно быть… Но я не помню его… Странно…
Горбун замолчал и задумался, как будто и вправду пытался вспомнить свое имя. Я тоже молчал, довольный тем, что удалось уталить жажду. Еще бы руки освободить, было бы вообще замечательно. Если этот горбун так добр, может он не откажет узнику в такой просьбе? А уж там я найду способ сбежать.
— Откуда ты родом, Стрелок? — спросил вернувшийся из глубин своей памяти Горбун.
Похоже, что ему так и не удалось вспомнить имя, и он решил сменить тему.
— С севера, — не стал я вдаваться в подробности.
— С севера? — снова задумался Горбун. — Говор у тебя интересный, я такой не встречал. А в этих стенах, скажу я тебе, побывало немало народу, на моей памяти. Лорд Арчибальд бывает очень строг и вспыльчив.
— Я уже в этом убедился, — сказал я. — Арчибальд предоставил мне такую возможность.
— Я даже догадываюсь почему, — улыбнулся Горбун. — Его имя следует произносить только, как лорд Арчибальд. А простым людям, вроде нас, следует добавлять господин. Вы, северяне, совсем не обучены манерам. Правду о вас говорят.
Горбун поднялся с лавки, обошел меня по кругу и вернулся, встав напротив.
— А еще говорят, — продолжил он, — Что северяне народ довольно воинственный и опасный. Да и прозвище твое говорит само за себя.
— Вранье это все, — возразил я. — Мой народ, самый мирный народ на всем континенте. Уж в этом можешь мне поверить.
— Так уж и вранье? — С недоверием прищурился Горбун. — Слухи, они, знаешь ли, на пустом месте не возникают. Не возражаешь?
Не дожидаясь моего ответа, он подошел ближе и слегка сжал мое бедро своей рукой, а потом отошел обратно.
— Это ноги бойца, причем бойца хорошего. Выносливые ноги воина, привыкшего к дальним странствиям, — сказал Горбун. — От меня такое не скроешь. Я в этом знаю толк.
— В чем? — Не понял я.