– Ну, это тоже объяснимо. Новый человек… что-то обо мне слышала… Не знаю что еще может заинтересовать девушку в человеке «постарше» на двадцать с лишним лет…
– Двадцать лет! Подумаешь! Да кого сейчас этим удивишь! Знаете, сколько сейчас таких пар! – Тамара Матвеевна осеклась, и по её потемневшему лицу Сараев понял, что она, как и он, вспомнила Паолу и Вячеслава Ивановича.
Уже одетая, она опять обратила к нему виноватый взгляд.
– Андрей Андреевич, вы, может быть, сейчас рассердитесь… Но могли бы вы поклясться?..
– Поклясться в чем, Тамара Матвеевна?..
– Я вас прошу, Андрей Андреевич! Пожалуйста! Чтоб я была спокойна, что если вдруг со мной что-то случится… – она быстро замигала и полезла в сумочку за платком. – Хотя бы маленькую роль… Хотите я…
С жалким перекошенным лицом она стала медленно оседать. Сараев, отшвырнув табурет, бросился к ней, подхватил под мышки и только тогда понял, что она собиралась встать на колени.
– Хорошо. Клянусь. Если у меня получится снимать этот фильм, я обязательно приглашу на эпизодическую роль Павла. Если только у меня получится. В чем я последнее время всё больше сомневаюсь.
– Спасибо. Вот теперь я спокойна. Спасибо. А почему вы сомневаетесь?
– Ну… есть некоторые причины. Возникли кое-какие препятствия…
– Я понимаю. Опять против вас плетут интриги. Вот негодяи! Но ничего, Бог даст, всё у вас получится. Мы за вас молиться будем…
Наконец, проводив ее, Сараев сел отдышаться и покурить. В наступившей тишине ему опять вспомнился Демид с его Осирисом.
«Заедет – обязательно расспрошу», – решил Сараев с радостным сердечным волнением, которое относилось уже к набегающей следом мысли. Она была о Насте.
XXXIV
Поздний ужин с Демидом
Демид, как и обещал, объявился на третий или четвертый день. Вечером Сараев услышал его голос на веранде и открыл дверь. Таможенник стоял спиной к нему у соседских дверей и, листая какой-то документ, беседовал с Наташиным зятем. На мгновение обернувшись, он сказал:
– Одну минуту! Сейчас освобожусь.
Сараев закрыл дверь, но любопытство взяло верх, и он, взобравшись на табурет, прильнул к пыльному окошку над дверью.
– Уважаемы ваш име скажи пажалста, – попросил сосед.
– Называй меня просто прокурором, – отвечал Демид. – Почему паспорт в таком состоянии?
– Жена карман не посмотрел, положил бирюк прямо вмести с паспорт в стирка. Честны слово! Ей позват?
– Стой, не дергайся, – приказал Демид. – Тебя уже можно привлечь, за надругательство над документом.
– Друг! Стой! пан началник… какой ругателство?.. кому? – взмолился сосед и пробормотал что-то на своем языке.
И тут Демид ему ответил несколько слов на том же. Сосед радостно подхватил и заговорил горячо и быстро.
– Ладно, всё, – сказал Демид, пряча паспорт в карман. – Пока не найдутся Наташины деньги, он будет у меня. Ты понял? Свободен.
Тот что-то в ответ запричитал. Сараев сошел с табурета. Странным было, что в этом не принимала участия Наташа. Через минуту Демид вошел и весело предложил поехать куда-нибудь поужинать. Сараев посмотрел на часы. Время было довольно позднее, да и ехать куда-то совсем не хотелось, но после того участия, какое Демид принял в недавней истории, отказать было невозможно.
Усаживаясь в поместительный, величиной с его спальню, джип, Сараев вспомнил сон с инвалидной коляской, приснившийся этой ночью.
– Может быть, волшебного порошка на дорожку? – спросил таможенник. – Нет? Ну, как хотите.
Машина рванула с места. Сразу же набрав нешуточную скорость, Демид, кажется, больше её не сбавлял. Последний раз так быстро Сараев ездил двадцать лет назад в киноэкспедиции, когда они с Митей Корягиным и еще с тремя офицерами части, в которой квартировали и снимали свой фильм, мчались среди ночи в соседнюю с гарнизоном деревеньку за самогоном. Проскочив мимо вокзала, они свернули на Среднефонтанскую, выехали по ней на Люстдорфскую дорогу, а еще через какое-то, совсем небольшое, время уже метались по разбитым улицам Чубаевки. Влетая в ямы и подскакивая, джип Демида всем множеством фар, внизу и на крыше, таранил непроглядную тьму. Сараев скоро потерял ориентиры и не понимал, где они едут. Из динамиков за спиной неслась восточная музыка, вроде той, под которую к нему не так давно ломился Прохор. По обочинам изредка мелькали, выхваченные ярким светом, испуганные лица поселян.
Джип в очередной раз подпрыгнул и Демид, перекрывая музыку, весело закричал:
«Не стану я жалеть о розах!..
Увядших с легкою весной!
(ухаб)
Мне мил и виноград на лозах!
В кистях созревший под горой!
Краса моей долины злачной!
Отрада осени златой!
(ухаб)
Продолговатый и прозрачный!
Как персты девы молодой!!!»