Выбор

- Ты уговаривай! Уговаривай! Передай, что я прошу! Передай, что ведь обещал мне передохнуть, отдышаться, непременно передай! Скажи, сержусь и расстроилась...

Шигона согласно одобрительно кивал, а сам уж весь напружинился, готовый убежать. И руками виновато развел: служба, мол.

- Господи! Я ж тебя звала спросить, как Ольгины ноги: помогла ли мазь, которую я посылала?

- Зело! Сердечный низкий тебе поклон за то от меня и от нее! Богу за доброту твою безмерную к нам, рабам твоим, каждодневно молимся, хвалу возносим!..

Эту ночь спала спокойно, а наутро сразу в мастерскую.

Сейчас у нее было двадцать семь мастериц: вышивальщиц, белошвеек, учениц. Размещались в небольшом покое на третьем жилье рядом с ее покоями и в двух просторных двухсветных светелках на четвертом, под кровлей, в которых даже в пасмурные дни вполне доставало света.

В основном вышивали церковное: покровы, покровцы, убрусы, плащаницы, пелены, ризы икон, части торжественных облачений - все для дарений-подношений храмам, монастырям и иерархам. И большей частью шитье было золотое да серебряное, да цветными шелками, да саженье-низанье речным жемчугом, драгоценными каменьями, бисером, бирюзой, перламутром и блестками. Было шитье цветной и белой гладью, счетное, строчевое и продергиванием нитей, шитье счетное набором, косым стежком и строчкой с цветной обводкой, цветной перевитью и стланью, в которые тоже включались золотые и серебряные нити, бить, жемчуг и каменья. Так расшивали головные платки, повязки, кики, кокошники, оплечья, полотенца, рубахи, покрывала, воротники...

Соломония еще маленькой часами не отходила от двух вышивальщиц, бывших в их дворне, и лет в десять уже сама вышивала небольшие несложные вещи тамбурным швом, строчкой и гладью, пробовала и низанье жемчугом и бисером. А позже и повязку-сборник себе сделала богатейшую, и покровец с херувимами, разное по мелочи.

А как вошла в эти хоромы, сразу велела искать на Москве и где придется лучших мастериц и звать к ней на службу. Сначала было всего пятеро, но уже лет двенадцать-пятнадцать как не стало отбоя от желающих попасть сюда, в том числе и от именитых, просящих взять в обучение их дочерей-девчонок и даже девок на выросте. Но она всех прежде пробует, бывало, и по году, и больше, и лишь затем решает: подойдет или не подойдет. Потому-то и нет на Москве вышивальщиц лучше ее.

Сначала, как всегда, подошла, постояла возле своих любимиц: пожилой, большой, рыхлой телом бывшей хамовнической прядильщицы Ольги Пестуновой и похожей на птичку маленькой, юркой, остроносой и пучеглазой Епистимии Васильевой, тридцатилетней вдовы кадашевского кузнеца. Уже более десяти лет были они у нее и сейчас кончали почти четырехсаженную плащаницу, без малого четыре года трудились; в малиново-синих цветах лежит прозрачно-бледный Иисус Христос, над которым парят два ангела с прозрачными крыльями, а вокруг этой картины идут крупно писанные золотом соответствующие слова из Евангелия. Оставалось лишь вышить половину этих слов, остальное было готово, и у Соломонии всякий раз перехватывало дыхание, когда она глядела на этого призрачно- бледного Христа в полыхающих малиново-синих цветах: мертвого - в цветущей ликующей жизни - смертью смерть поправ!

Ольга с Епистимией сами нашли эти удивительные цветосочетания; изограф, знаменовавший картину, то бишь нарисовавший ее, точнее, лишь ее контуры, предлагал другие цвета, слабее.

Знаменщики на мастерскую Соломонии работали тоже самые лучшие на Руси: сыновья преславного Дионисия Феодосий и Владимир, епископ Коломенский Досифей. А кое-что некрупное Соломония и сама знаменовала, а уж в подборе цветов, низанья и каменьев без нее почти никогда не обходилось.

И возле молоденькой Елены Погожевой - она была из дмитровских жилиц, конечно, постояла, поговорила с ней. Талантом Господь сподобил девку редкостным, как, впрочем, и пригожестью, синими большими глазищами и золотистыми косами чуть не до пят. Будто и не шила она, а дива какие-то нежнейшие переливчатые из нитей, серебра и золота слагала-выстраивала - ныне вот саккос архиерейский: по голубому полю серебряно-белые крупные цветы сказочной красоты.

И еще возле некоторых мастериц постояла, поглядела работы, поинтересовалась, у кого какие по жизни новости, посоветовала, что кому сочла необходимым, и только после этого опустилась наконец на табурет у самого окна у своих пялец.