Читаем Выбираю любовь полностью

— Простите меня, Анастасия Павловна, — повторил тихо Вронский. — Я больше так не буду... С вами.

— Да вы словно дитя малое: «больше так не буду». Смешно даже...

— Ей-богу, не буду. Вы ведь мне действительно очень нравитесь. Вот я и подумал, почему бы мне с вами не закрутить роман. Или ни к чему не обязывающий романчик: я вам подарки и все такое, а вы мне свое благорасположение, так сказать. Как это делают все. Но вы оказались не такая, как многие, — добавил он задумчиво. — И... спасибо вам за это.

Какое-то время они шли молча.

— Вы... больше не делайте так, — наконец, произнесла она примирительно. — Ладно?

— Ладно, — повеселел Вронский, — не буду. Значит, вы простили меня?

— Вы же объяснились. Честно и искренне. Чего же на вас дуться? — посмотрела на него Настя.

— Вы удивительная, — произнес с нескрываемым восторгом Вронский.

— Опять? — нахмурила бровки Настя.

— Нет, нет, — поторопился успокоить ее Константин Львович, — я без всякого умысла вам это сказал. Порой мне кажется, что в вас, — он на какое-то время замолчал, подыскивая слова, чего ранее за ним не замечалось, ибо у него на все случаи всегда были заготовлены целые фразы, — сидит какой-то бесенок, колючий и ершистый, когда надо, а, по сути, милый и добрый. И это притягивает.

— Кого-то, возможно, и притягивает, — сказала раздумчиво Настя, — а кого-то, наоборот, отталкивает, — с печалинкой добавила она.

Так они и шли: Настя, чуть поодаль Константин Львович, а за ними, сбоку, четверка лошадей, впряженная в карету с родовыми гербами на дверцах.

— Ну вот мы и пришли, — сказала Настя, когда они остановились у ее дома. — Спасибо, что проводили.

— Еще раз прошу извинить меня за мою... бестактность, — серьезно произнес Вронский.

— Я на вас не сержусь, — так же серьезно ответила Настя. — Я даже отчасти благодарна вам.

— За что? — удивился Константин Львович.

— За внимание ко мне. Своеобразное, конечно, — она усмехнулась, — но все же внимание.

— Вам не хватает внимания к вам?

Настя молча опустила голову.

— Помилуйте, Анастасия Павловна, вам ли говорить об этом? Стоит только вам простите свистнуть, и у ваших ног тотчас окажется сотня поклонников, готовых исполнить любое ваше желание.

— Я не про то говорю. Не про такое внимание.

— А про какое внимание вы...

Вронский не закончил фразу и на мгновение застыл.

— Боже мой! — воскликнул он. — Как же я сразу-то не догадался! Ведь вы же влюблены! Так?

Настя еще ниже опустила голову.

— Ну конечно же, влюблены. А я-то навязывался вам со своей... Простите, меня, Анастасия Павловна, ради бога, простите.

— Да я вас давно уже простила, — посмотрела на него Настя, с удивлением замечая, что у такого ловеласа и дамского соблазнителя столь трепетное отношение к чувству, зовущемуся любовью. Верно, было в его жизни нечто такое... Впрочем, в жизни каждого человека, очевидно, было или есть нечто такое, что не дает ему пренебрежительно отзываться о любви. Ведь это и высшее наслаждение, и неизбывная боль — любить...

— Мне пора, — тихо произнесла Настя. — Прощайте. И... спасибо вам.

Она потянулась на носочках и поцеловала Вронского в щеку. Затем резко повернулась и вошла в парадное.

— Прощайте, — произнес Константин Львович растерянно и запоздало, когда двери, пропустив Настю, уже закрылись. Затем он снял перчатку и осторожно потрогал место поцелуя. Он потом еще долго чувствовал его на своей щеке, словно печать, скрепившую некий договор между ним и Настей, впрочем, не только с Настей, а и со всем миром и, главное, с ним самим. Договор быть человеком...

15

Последней премьерой в этом сезоне была драма Владислава Озерова «Фингал», целиком построенная из песен Оссиана, легендарного воина и барда кельтов, жившего еще в третьем веке от Рождества Христова. Владислав Александрович знал, как выжать слезу из публики. В актерской среде ходили слухи, что драматург сам обливался слезами, когда писал сию пьесу. Однако одно дело написать слезливую драму, а другое — сыграть ее так, чтобы заставить заплакать не только добрейшую графиню Салтыкову или состоящую в преклонном возрасте вдовицу Загряжскую, но и героя русско-турецкой войны полного генерала Тимофея Ивановича Тутолмина, исправляющего на Москве должность генерал-губернатора, архивных юношей и даже видавших виды искушенных театралов.

В трагедии было все: пение бардов, хоры, даже сражения. Старик Померанцев великолепно вел роль лелеящего злобное желание мести локлинского царя Старна, самого трагического лица в драме, потерявшего в сражении сына Тоскара, убитого володетелем Морвены Фингалом, и теряющего дочь Моину влюбленную в Фингала и любимую им. Доверчивого и благородного Фингала играл, конечно, Плавильщиков, а прелестную и чистую сердцем Моину — Настя. Уже после спектакля наплакавшиеся вволю знатоки, видевшие «Фингала» на петербургской сцене, утверждали, что Настенька в роли Моины была более трогательной, нежели уже покорившая Большой театр в столице Катерина Семенова.

— Вы заметили, как Настенька тонко передала свое отчаяние в последнем акте? — говорили они друг другу. — А любовь? Она буквально источала ее!

Перейти на страницу:

Похожие книги