— Верно, теперь вашим поклонникам сложнее одолевать вас своим вниманием? А я знаю, как их всех отвадить, — заявил Константин Львович и придвинулся ближе. — Надо просто выбрать одного, самого преданного, любящего вас всем сердцем и душой, и тогда остальные опечалятся, потеряют надежду и перестанут беспокоить вас.
— Такого еще надобно найти, — ответила Настя, чтобы хоть что-то сказать.
— В этом нет необходимости, — еще ближе придвинулся к ней Вронский. — Такой поклонник сидит рядом с вами.
Настя посмотрела в глаза известному ловеласу.
— Да, да, — мягко улыбнулся Вронский. — Этот поклонник перед вами. Неужели, — он подпустил в голос малую толику обиды, — вы еще сомневаетесь в этом?
Настя промолчала. Константин Львович, как бы ненароком коснувшись ее колен, взял ее руку в свои ладони.
— Ну когда же вы наконец поверите мне, что я без ума от вас?
Настя молча высвободила руку и отвернулась к окошку.
— Кстати, вы не читали сегодняшние «Ведомости»? — как ни в чем не бывало спросил красавец. — В них некто, пожелавший остаться инкогнито и подписавшийся псевдонимом «Поклонник», поместил статью про ваши успехи на сцене. А закончил статью стихами. Хотите, я вам их прочитаю?
Настя продолжала смотреть в окно.
— Ну, Анастасия Павловна, — тронул ее за плечо Вронский. — Неужели вы не хотите послушать посвященные вам стихи?
Сказано это было тоном разобиженного ребенка, Настя фыркнула и со смешком обернулась:
— Хорошо, читайте.
Вронский, ободренный ее улыбкой, продекламировал:
Смугла, тонка, с огнистым взором
И чистым профилем камей,
Она живет одним задором, —
Одними бурями страстей.
Он закончил и выжидающе посмотрел на Настю.
— Вам понравилось?
— Понравилось, — ответила она и не удержалась, чтобы не спросить: — А кто скрывается за этим псевдонимом «Поклонник»?
— Я! — торжественно произнес Вронский.
— Вы?
— А что? — похоже, немного обиделся Константин Львович. — Вы отказываете мне в возможности написания стихов?
— Да нет, отчего же, — не очень решительно ответила Настя.
— А еще я играю в домашних спектаклях, — снова беря за руку, поведал ей Вронский. — Перед вами очень романтическая натура, и поверьте...
Вронский потянулся и поцеловал Настю в смуглую щечку.
— Что вы делаете? — с возмущением спросила она, выдернув руку и отодвигаясь от Вронского в угол кареты. — Как вам не совестно?
— А что такое? — вскинул брови Вронский. — Вам не нравится, когда вас целуют?
— Не нравится.
Но Константин Львович уже горел. Не пытаясь охладить свой пыл, он снова придвинулся к Насте, одной рукой пытаясь овладеть ее ладошкой, а другой обнимая за плечи.
— Божественная, зачем вы мучаете меня? Неужели вы не видите моих страданий? Помогите мне! Один поцелуй, всего лишь один поцелуй, и я спасен!
— Прекратите! — вжимаясь в угол, прошептала Настя, и глаза ее выплеснули на Вронского холодное пламя. — Иначе я выпрыгну из кареты.
Но красавец, похоже, ничего не слышал. Он еще крепче обнял Настю, другая рука легла на ее колено и медленно поползла вверх. Она уперлась ладонями в его грудь, но ее сопротивление было тотчас сломлено. Ладонь Вронского проникла под шубку и через несколько мгновений грозила оказаться возле ее бедер. Вот она все ближе, ближе...
На повороте карету тряхнуло, и на какое-то мгновение Вронского отбросило от Насти на целую ладонь. Этого времени ей хватило, чтобы дрожащими пальцами открыть дверцу кареты и, не раздумывая, буквально выброситься из нее.
— Стой! — заорал Вронский кучеру, и карета встала как вкопанная. С побелевшим лицом он выскочил и увидел Настю, глубоко впечатанную задним местом в единственный сугроб, который, верно, забыли или поленились убрать дворники, и сложенную пополам так, что голова ее почти упиралась в красные сафьяновые ботики. Он облегченно выдохнул и протянул руку пытающейся выбраться из сугроба девушке.
— Позвольте, я вам помогу, — сказал он, давясь от готового вырваться наружу смеха и отводя глаза. — Вам одной... трудно будет... выбраться...
Настя вновь полоснула по нему негодующим взором, высвободила руки, уперлась ими в снег и, приподнявшись, съехала из сугроба на мостовую. Руки Вронского она не приняла. Когда он принялся помогать ей отряхиваться, Настя отскочила от него и срывающимся голоском пронзительно воскликнула:
— Не прикасайтесь ко мне!
— Хорошо, хорошо, — примирительно поднял ладони Вронский. — Вы не ушиблись?
Настя снова бросила на него возмущенный взгляд, отряхнула последнюю крошку талого снега, прилипшего к шубке и, гордо вскинув голову, пошла по мостовой. Вронский, кивнув кучеру, чтобы следовал за ним, пошел за ней.
— Простите меня, Анастасия Павловна, — поравнявшись с ней, тихо произнес он.
— Вы... вы, — она вскинула на него рассерженные глаза, но не увидела во взгляде Вронского ни прежней уверенности, ни теплой и обволакивающей обворожительности. Константин Львович смотрел просто, и в его взоре сквозили удивление, уважение и даже некоторая благодарность. За то, что она не солгала и осталась с ним человеком? И напомнила ему, что он тоже человек? Ведь в его кругу истинно человеческое было в дефиците, и бал там правили ложь и фальшь...