На папке из какого-то рыхлого серого картона с вкраплениями древесного мусора старательно, только неровно, было выведено "Дело Љ 249". Тесёмочки развязываться не желали. Но в НКВД.... Узелок, чуть посопротивлявшись, поддался.
Обычный набор: плохие фотографии анфас и профиль, донос, протоколы допросов...
Колчев Григорий Владимирович (Кернер). Член РСДРП с 1903 года, первый арест в 1905 году...
Воронин нахмурился и перевёл взгляд с первой страницы "Дела" на выкрашенную зелёной краской стену.
Именно тогда они и "познакомились". Ничего недозволенного не могли найти у наследника поволжских помещиков во время обыска. Сам же студент, сложив руки на груди, подпирал притолоку снисходительно улыбаясь. Тогда, только что поступивший на службу, Воронин зацепился взглядом за корешок первого издания "Севастопольских рассказов". Кто-то из старших офицеров говорил о некоторых занятных отличиях последующих редакций от начального варианта. Полистал Пётр Николаевич книжку, а там "Манифест Коммунистической партии" и тому подобное вшито вместо означенных на обложке сочинений Льва Николаевича. Взялись подробнее всё, представленное на этажерке, просматривать. Григорий Владимирович больше не улыбался. Изъяли ещё томик стихов с подозрительными пометками: подчёркиваниями, проколами швейной иголкой и разными штришками на полях. В ходе расшифровки Воронину удалось узнать несколько адресов, за что был поощрён начальством и вскорости продвинулся по служебной лестнице. Именно тогда он познакомился с творчеством И.А. Бунина. Точнее с его стихами, в том самом втором томе собрания сочинений, где вздумалось Кернеру поместить интересующую полицию информацию о своих единомышленниках.
Ещё с "товарищем" Кернером встречались они в семнадцатом. В это время дослужившийся в контрразведке до поручика Пётр Николаевич боролся с разлагающей большевистской пропагандой, а прежде всего с агитаторами. Тогда солдатики "их благородие" и комиссара рядышком к стенке поставили... Капитан Зыбин с пулемётным взводом выручил.
Воронин заставил себя вернуться из прошлого и продолжил перебирать материал, накопленный в папке.
"...верный соратник Троцкого..."
Такая характеристика в конце тридцатых годов считалась приговором, не подлежащим обжалованию. Дело Воронину передали именно для "закрытия", как "специалисту".
В дверь стукнули, появилась голова Остапенко.
- Арестованного заводить?
- Да. - Воронин ответил, не поднимая головы, не отрываясь от чтения последнего протокола, выведенного всё тем же старательным, но неровным, школярским почерком, что и на обложке.
Дочитал.
Выбираемые обстоятельства... Было бы из чего выбирать.
Арестованный сидел на табурете напротив стола, опустив голову. Знаков отличия на грязной, со следами засохшей крови форме не было. Сорвали.... И награды за верность делу революции сорвали. Всегда дикость была, но чтоб так избивали подследственных...
- Здравствуйте. - Пётр Николаевич встал и обошёл стол, морщась от неприятного чувства балансирования на краю чего-то тёмного... непредсказуемого.
Кернер поднял голову, постаравшись пошире открыть менее заплывший правый глаз.
- А-а... госпо...
Удар в левую верхнюю часть грудной клетки не позволил "врагу народа" закончить ответное приветствие. Выверенный был удар... завершающий.
А как иначе? Ведь неизвестно, что делает конвойный, курит в сторонке или прилип ухом к щели между створками рассохшейся двери?
Оставалось беседовать с умирающим на том самом "духовном" продолжении материального - взглядами.
"Теперь не "господин поручик" а "гражданин следователь", бывший "товарищ" Кернер".
"Переметнулся, гадина!"
"Никак нет. Как уничтожал большевиков, так и уничтожаю. Вред один от вас и всем, и вам самим."
"Ничего... ещё..."
"Ничего уже! Монархия! Хлеще, чем при последнем Рюриковиче!"
"Ничего, народ ещё..."
"Народ?! Заварили кашу, теперь расхлёбывайте, жевать-то нечем. Товарищам, которые не товарищи, другие "товарищи" все зубы повыбивали. Зачем нужно было всё рушить?"
"Неравенство порождает ненависть."
"Ненависть была и будет всегда. Неравенство её лишь усиливает. А вот равенства быть не может Люди - не монетки отчеканенные."
"Не-е-т..."
Взгляд Кернера погас. Воронин вложил в его руку карандаш и подсунул картонку с чистым листом.
- Расписывайся. Теперь уж...
И рука действительно шевельнулась.
Пётр Николаевич поднял лист к глазам.
"Смерть вра..." скорее всего подразумевалось "...врагам революции".
Враги?! "Кто не с нами, тот против нас!" "Белые", "красные", "народ", "враги народа"...
Абстракции! Воронин постепенно пришёл к убеждению, что нельзя объединять людей такой абстракцией, как "народ". Люди могут жить в одной местности, иметь схожие черты, одинаково одеваться... даже кричать одинаковые лозунги и бодро, с воодушевлением, шагать в одном направлении. Но! Думать каждый будет своё... о своём, о том, что волнует именно его. Никак иначе! Что же отпечатки пальцев у всех различны, а мысли должны быть одинаковыми?
"Шиш те!" - Говорил в таких случаях старшина Митюхин, иллюстрируя аргумент пожелтевшими пальцами. - "О какой!"