Читаем Введение в общую теорию языковых моделей полностью

Так должны были бы поступать те структуралисты, которые под фразой понимают «что угодно». Однако подобного рода формализм почему-то ими не выдерживается до конца, и не почему-то, но просто потому, что тут с полной откровенностью выявилась бы совершенная чуждость структурализма лингвистике, и он с полной откровенностью остался бы просто в пределах только математики, которая действительно и по полному праву исключает все качественные характеристики из своих числовых операций. Вместо этого начинают приводить примеры не фраз с «каким угодно» значением, но самое обыкновенное и притом правильно построенное предложение. Начинают приводить фразы «с многоточием», взывать к «отмеченности» фразы и даже давать определение падежа, несмотря на то, что предложение вовсе не есть «какая угодно» фраза, и «отмеченная» структура вовсе не есть «какая угодно» структура (да, кроме того, и самый термин «отмеченность» для лингвистики не нужен, поскольку эта последняя только и оперирует с одними «отмеченными» фразами); а приравнение непересекающихся классов, входящих в структуру фразы, падежам уже предполагает точную характеристику понятия о падежах, т.е. основано на логической ошибке petitio principii. Впрочем, уже само понятие непересекающихся классов тоже далеко выходит за пределы формализма с его «каким угодно» пониманием фразы, и возможно только на путях качественного и содержательного анализа слов и возникающих из них категорий слов.

<p>12. Реальная структурно-модельная роль понятия семейства в лингвистике</p>

После всего этого у читателя может возникнуть вопрос: да нужно ли вообще вводить в лингвистику понятие семейства, дает ли оно что-нибудь новое и нельзя ли обойтись без него средствами традиционного учения о предложении? По нашему глубокому убеждению, математическое понятие семейства, несмотря на уродливое использование его у структуралистов или, точнее говоря, вопреки полному неиспользованию его в структурной лингвистике или использованию его только словесно, понятие это весьма важно для лингвистики, если только мы не будем оставлять в стороне его структурные моменты и не будем впадать в логическую ошибку petitio principii.

Прежде всего отбросим это антилингвистическое понятие «какой угодно» фразы. Всякая фраза является для нас либо самым обыкновенным предложением, либо той или иной его разновидностью. Определим предложение и член предложения независимо ни от математики, ни от теории структур, поскольку то и другое, взятое самостоятельно, не имеет никакого специального отношения к языку и является предметом самостоятельной науки, имеющей всеобщее приложение (в том числе, конечно, и к языку). Под «словом» тоже не будем понимать «набор» и тоже «каких угодно» звуков, но – только минимальную морфемную систему, а под морфемой – опять-таки не «что угодно», но – определенный комплекс звуков, выражающий собою то или иное внезвуковое значение. В связи с этим определим предложение как коммуникативно выраженную предикацию, когда что-нибудь говорится о чем-нибудь и притом как-нибудь, с той или иной степенью детализации.

Само собой разумеется, сущностью предложения вовсе не является передача или сообщение о тех или иных конкретных предметах мысли или чувственного восприятия, но только известного рода система отношений. При этом, однако, чтобы не впадать в антилингвистический формализм, не будем просто говорить о системе отношений, а скажем, какая именно система отношений здесь мыслится. Члены, между которыми предложение устанавливает то или иное отношение, действительно могут быть какими угодно. Но система этих отношений здесь вовсе не какая угодно. Прежде всего – перед нами здесь такая система отношений, которая обеспечивает для нас предицирование чего-нибудь о чем-нибудь. А затем эта предицирующая система отношений должна быть обязательно коммуникативно выраженной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки