Вторжение в рай

По приближении нестройной толпы раджпутов артиллерия Бабура открыла огонь, прошибая ядрами бреши в рядах наступающих. Потом в дело вступили стрелки и лучники, выбивая всадников из седел. Случалось, ядро поражало слона и тот падал или, раненный и испуганный, поворачивал в тыл, рассеивая наступавших за ним бойцов. Но барабаны раджпутов продолжали выбивать свою завораживающую дробь, а бреши в строю быстро заполнялись новыми бойцами. Рев труб и бой барабанов, крики «Мевар!» и «Аллах акбар!» звучали в ушах Бабура, заглушая, кажется, даже гром канонады и вопли раненых.

Оказавшись примерно в паре сотен шагов от оборонительной линии, раджпутская конница во весь опор рванула вперед, попирая копытами тела убитых и раненных в предыдущих атаках. Следовавшие за конницей пехотинцы подбирали тела павших товарищей и сбрасывали в траншеи, чтобы перебраться по ним на другую сторону, или подкладывали, как ступеньки, под валы, чтобы легче было подняться наверх. По всей окружности оборонительной линии защитники схватились с наступающими врукопашную, в ряде мест битва рассыпалась на множество отчаянных поединков. Но самая яростная схватка развернулась у подножия холма, прямо под наблюдательным пунктом Бабура и Хумаюна.

— Вот туда мы и ударим.

Выхватив Аламгир, Бабур приказал коннице идти в атаку и сам, галопом, помчался во главе отряда вниз по склону, туда, где над остатками оборонительной линии кипела схватка. И снова, как это было в случае с Хумаюном, несущиеся галопом вниз по склону всадники, налетев с разгона на противника, отбросили его. Раджпутские кони попятились, топча попадавших под копыта своих же пехотинцев. На всем скаку Бабур приметил целившегося в него лучника-раджпута и устремился к нему, чтоб поразить мечом. Тот успел выстрелить, но стрела отскочила от кожаного седла, а в следующий миг он уже полоснул мечом незащищенное тело стрелка — мало кто из раджпутов, даже если мог себе это позволить, снисходил до того, чтоб надеть кольчугу, и лучник упал под копыта скакуна Бабура.

Оказавшись в гуще раджпутов, повелитель придержал коня, дав возможность его людям и Хумаюну, который, к ужасу отца, потерял в бою шлем, собраться вокруг него. Перегруппировавшись, они снова ударили по раджпутам, на сей раз с тыла. Бойцы в оранжевых одеждах дрались храбро, однако скоро их разделили на изолированные, окруженные группы и перебили одну за другой. Окруженным бойцам предлагали сдаться, но они, видя, что сопротивление бесполезно, обнимались и вонзали мечи друг в друга. Схватки еще продолжались, но шум битвы постепенно стихал. Бабур понял, что победа за ним.

И тут, оглядевшись, он увидел справа, в сотне шагов от себя, лежащего на земле Хумаюна. Трое телохранителей, склонившись, разрезали на нем одежду.

Родительская тревога заставила его позабыть о радости победы: устремившись к сыну, Бабур с огромным облегчением увидел, что тот не только жив, но и в сознании, хотя и морщится от боли.

— Это ерунда, стрела в бедро. Один раджпут, отступая, сумел-таки произвести удачный выстрел.

Стрела еще торчала из ноги Хумаюна, кровь сочилась вокруг стального наконечника, вонзившегося в плоть лишь наполовину.

— Кажется, вонзилась неглубоко, видимо, попала на излете. Все, что нужно, — это поскорее ее вытащить, я знаю это по опыту многих битв, — сказал Бабур телохранителям. — Значит, так: я буду держать сына за плечи, один из вас за лодыжки, а самый сильный пусть выдернет стрелу. Тут главное тянуть прямо, не вертеть. Хумаюн, держись!

Бабур крепко ухватил сына за плечи. Одновременно один из телохранителей взял Хумаюна за ноги, тогда как третий наклонился, ухватился обеими руками за древко и одним движением выдернул стрелу из раны. Брызнула кровь, но кровотечение скоро ослабло.

— Наложите ему тугую повязку. Хвала Аллаху, он жив и разделит с нами победу. Приготовьте носилки, чтобы отнести его в шатер.

— Нет, отец, никаких носилок. Мне наложат повязку, переоденут в чистое платье, и я вместе с тобой отправлюсь верхом объезжать войска.

Спустя полчаса Бабур и Хумаюн объезжали в сумерках поле боя. В свете факелов помощники лекаря и носильщики осматривали тела, отделяли раненых от убитых. Всякого рода лагерное отребье осматривало и обирало тела раджпутов: возле трупов, выглядевших побогаче, завязывались драки. Правда, при приближении Бабура и его свиты мародеры мигом растворялись во тьме.

В молчании отец и сын подъехали к шатру, куда с поля боя сносили раненых. Некоторые из них лежали тихо и неподвижно, кто-то пытался отмахиваться от роившихся над их ранами насекомых, иные стонали от боли; кто-то кусал ладони, чтоб этого не делать, тогда как другие молили о помощи.

— Правильно ты как-то сказал, отец: тяжелораненые взывают к своим матерям или к Аллаху.

— От матерей они получали больше всего любви и утешения в этом мире, а Аллах — это их главная надежда, касающаяся грядущего.

Бабур помолчал, потом продолжил: