Вторжение. Судьба генерала Павлова

«Основная ваша задача — как можно быстрее разыскать части и вывести их за реку Березену. За это дело возьмитесь лично и отберите для этой цели способных командиров. Нельзя ни в коем случае допустить прорыва частей противника в районе Бобруйска и в районе Борисова. Вы должны во что бы то ни стало не допустить срыва окончания сосредоточения армий в район Орша — Могилев — Жлобин — Рогачев. Для руководства боями и для того, чтобы вы знали, что происходит под Бобруйском, вышлите группу командиров с радиостанцией под руководством вашего заместителя. Немедленно эвакуируйте склады, чтобы все это не попало в руки противника. Как только обстановка прояснится, сразу же обо всем доложите».

Чувствуя, что разговор заканчивается, Дмитрий Григорьевич с облегчением доложил:

«Для удержания Бобруйска и Борисова бросим все части, даже школу».

Как ни странно, но после связи с Москвой Дмитрий Григорьевич ощутил бодрящий холодок. Он не ждал снисхождения от Жукова, пытался представить, что думает о нем, командующем Запфронтом, Сталин. Это были мысли не из веселых. Но в одном убедил его разговор с начальником Генштаба: с него, Павлова, спрашивают, значит, еще доверяют. В оставшееся время (а сколько осталось?) он должен что-то предпринять, показать себя. Найти потерявшиеся войска, нанести удар! Он понимал, что с наличными силами это невозможно. Однако обстановка менялась. Весть о новых армиях, которые формируются на линии Орша — Рогачев, сильно взбодрила. Они дадут ему наконец долгожданную возможность наказать немцев за вторжение. Наивно думать о победе. Но побарахтаться можно. А значит, войти в ряд с другими, не пропасть изгоем, отщепенцем, полководцем без армии. И с семьей будет в порядке. Семья — это серьезно.

Тут же смутным видением мелькнула Надежда. Но Дмитрий Григорьевич старался прогнать возникшее пронзительное чувство. Точно оно добавляло вины к тому непосильному труду, который он нес. Он успел наглядеться, сколь ужасной и тяжкой была доля беженцев. Однако знал — многим удавалось спастись. Почему о Надежде думать иначе? Молодая, сильная, одинокая. Должна уцелеть.

Хотелось, конечно, знать, что ей удалось вывернуться. Пусть дальше их пути не пересекутся. И так — довольно! Дмитрий Григорьевич удивлялся иногда, каким манером неожиданное любовное счастье выпало на его долю. Теперь он ни за что бы не отважился и наверняка пропустил его. В новую встречу не верил и всеми силами желал Надежде добра и удачи. Думая о ней, повторял: «Береги! Сбереги себя! Должна! Не все же гибнут в этой гигантской мясорубке. Кто-то остается живым».

51

Сквозь старые доски сарая просвечивало солнце. Травы и листья деревьев окружали ветхую постройку со всех сторон, и свет был зеленый, теплый. Но люди, лежавшие вповалку на соломе, не замечали тепла. Пережитый разгром уводил их мысли в пламя и грохот разрывов. Стыд, унижение усугублялись еще и тем, что они, оборванные, грязные, раненные, выбравшись из окружения, попали на разборку к своим. И особисты выжимали из них остатки сил. Каждый, отправляясь на допрос, знал: либо прощение, а значит передовая, либо трибунал, а значит, тоже — лагеря или смерть. Но второй этой смерти не хотели еще лютее, чем первой, под пулями врага.

Иван лежал, стиснув зубы, переживая позорище разгрома, всеобщее повальное бегство, когда не осталось патронов и не было никакой защиты. А везде — в небе, за броней, в минометных стволах — кругом были немцы! немцы! немцы!

Чувство безысходности, когда надеяться не на что и терять нечего, было у большинства. Однако же и тут, на краю гибели, у самой пропасти находились весельчаки и балагуры.

В середине поваленных тел, откуда сильней пахло старыми бинтами и спекшейся кровью, чей-то неунывающий голос бодро вещал о жизни и учил окружающих правильному поведению на допросах.

— А я ничего не боюсь! Если их бояться, они это… чуют. Я говорю, как есть! На том и стою. Призвали меня во вторник, двадцать четвертого числа. Война началась в воскресенье, а меня призвали во вторник. Но воевал я недолго. Начали сразу под Лидой. Нам даже не сказали, что фронт. Сказали, что десант выбросили. А это был фронт. Ну и полк наш сразу же начисто разбили. Из остатков образовали второй полк. И этот разбили. Образовали третий полк. И тоже разбили. Окружили. Мы ходили по лесам. Ничего не ели. Один раз выкопали яму, вода близко подступила. Напились. На дороги и в населенные пункты не заходили, там немцы.